стрелка-радиста расположена весьма объемная трансмиссия, между местами наводчика и заряжающего — не менее объёмный казенник пушки. А на командирском кресле и одному-то не слишком просторно. Недоработка конструкторов, однако. Поэтому мы так и сидели с девушкой по разные стороны от орудия и нежно смотрели друг на друга. Хорошо сидели, молча, ничего не делая и никуда не спеша. Постепенно веки мои сомкнулись и я снова задремал, а когда проснулся, то дождь уже закончился и Болеславы в танке не было. Выглянув из панцера через боковой люк, я обнаружил, что небо очистилось и радостно светит полуденное солнце. А когда выбрался наружу и встал на крыле, то увидел одетую в платье Болеславу, которая развешивала мокрую одежду на ветках. «И как это у нее получается? — задался я вопросом, глядя за её изящными движениями, — просто занимается хозяйственными делами, а смотрится так, будто балетную партию танцует!» Почувствовав мой взгляд, девушка обернулась и помахала мне шелковыми панталонами:

— Я постирала, но скоро высохнет, солнце хорошо греет!

Действительно, чувствовалось, что броня танка уже нагрелась, и с зелени влага испаряется прямо на глазах. Кивнув девушке, я уселся на башню и продолжил любоваться красавицей, бросавшей на меня каждые несколько секунд обворожительные взгляды. Закончив с одеждой, она подошла к танку и, подбоченясь, вопросительно-игриво посмотрела на меня. Вроде того: «И чего это пан солдат так томно смотрит на честную девушку?». Да она ещё и актриса!

— Иди сюда! — встав на корме, я протянул ей руки, а когда она свои ладони вложила в мои, то одним движением поднял девушку к себе и, обняв за талию, хотел поцеловать. Но Болеслава уперлась руками в мою грудь и замотала головой:

— Нельзя же ведь!

— Даже поцеловать нельзя?

— Только поцеловать? Можно…

Её руки расслабились и наши губы слились в долгом поцелуе. Потом мы расположились на крыле, и обнявшись, болтали о всякой всячине, наслаждаясь чудесным моментом. Как будто и нет никакой войны и сидим мы не на танке, а на скамейке в парке. Но вечно так сидеть, разумеется невозможно и вскоре она перевела разговор на злободневную бытовую тему:

— Не знаю, что с обедом делать? Сухого хвороста нет, опять сухомятку будем есть?

Я, немного подумав, ответил:

— Сейчас бензиновую горелку сделаю, горячим пообедаем! — пообещал я решить проблему и немедленно приступил к делу.

Взяв из танка снарядную гильзу, с помощью шланга слил в неё немного бензина, сыпанул ложку соли и вставил сложенную вчетверо бечевку, после чего сплющил дульце кувалдой. Вскоре над пламенем этого примитивного примуса расположился котелок и Болеслава взялась за дело. Мне же предстояло подумать о дальнейших планах и связанных с ними проблемах. Во-первых, нехватка бензина, которого осталось километров на пятьдесят, в то время как до Львова только по прямой около восьмидесяти. Во-вторых, надо решать, где скрываться до того момента, когда Красная Армия окончательно займет Западную Украину. А это будет двадцать седьмого сентября, до которого ещё двенадцать дней. Для бо́льшей определенности, я достал карты и приступил к их изучению. Прикинув различные варианты, я решил, что прятаться будем в лесах неподалёку от Львова, а бензин надо попробовать добыть уже сегодня, с помощью разбоя на большой дороге.

Пока я размышлял над дальнейшими планами, Болеслава успела приготовить перловку с мясом и мы приступили к обеду. Я ел прямо из котелка, а девушка в качестве тарелки использовала крышку. Покончив с кашей, я попросил спутницу сварить мне кофе, а сам, удостоверившись, что одежда уже высохла, оделся. Затем, попив кофе, приступил к подготовке ночной операции. В ящике с запчастями, любезно оставленном в танке предыдущим мехводом, нашлась пара стальных трубок, поработав с которыми, я изготовил острые шипы для прокалывания автомобильных шин. Затем достал все четыре трофейных эсэсовских кинжала и польский кортик, с которыми до вечера практиковался в их метании. В клубе реконструкторов я довольно часто занимался подобными упражнениями, весьма популярными в той среде, и, надо сказать, достиг немалых успехов. Вот и сейчас, после трёх пробных бросков, все кинжалы вонзались точно в мишень с различных расстояний и с обеих рук. Тренировка проходила с особым воодушевлением, благодаря восхищенным взглядам моей спутницы, она бы ещё хлопала в ладоши, но я запретил — лишний шум нам ни к чему.

Убедившись, что рефлексы и координация меня не подводят, я закончил занятие и вновь оказался во власти девушки ластившейся ко мне буквально как котёнок. Да и мне держать Болеславу в объятьях, гладить её по голове, шептать ласковые слова было в высшей степени приятно, я отдыхал телом и душой наслаждаясь её нежностью и стараясь не думать о делах партизанских. После ужина мы устроились под танком, и я уснул объятиях девушки, предварительно предупредив её, чтобы не мешала мне спать без серьёзной причины. Проснувшись, как и планировал, в десять часов, я, разбудив Болеславу, отправил её в танк, туда же сложил все остававшиеся снаружи вещи и, с заранее приготовленным снаряжением, отправился к дороге. Там, устроившись в придорожных зарослях около пустынной трассы, приступил к наблюдению и ожиданию. Насколько я мог судить, эта дорога не лежала на стратегическом направлении, поэтому ночью движение здесь было довольно редким. За час в восточном направлении проследовало всего три автоколонны, в которых было по десятку грузовиков, потом мою позицию миновали четыре мотоцикла, через десять минут после которых, я, наконец, услышал долгожданный звук одиночного автомобильного двигателя и поспешил установить в колее заготовленные штыри. Однако грузовик каким-то невообразимым образом ухитрился их миновать и укатил в ночную даль, оставив меня злобно материться на темной обочине.

После этого мне пришлось убирать штыри с дороги, так как стали слышны звуки многочисленной колонны, которая вскоре и проследовала на восток мимо несчастного партизана. Ещё через двадцать минут издали снова донесся шум движения нескольких автомобилей, но я всё-таки решил установить штыри. Вскоре появилось три тентованых грузовика, лишь последний из которых пропорол колесо и съехал на обочину, оповестив своих коллег клаксоном. Водители передних машин, услышав сигнал, остановились метров через пятьдесят, но сдавать назад не стали, а отправили к неудачникам делегата, который, поговорив с водителем и пассажиром, осматривавшим с помощью фонарей поврежденное колесо, вернулся к своей машине, где присоединился к стоящей у первой машины компании фрицев. Пока, с моей точки зрения, всё развивалось довольно оптимистично. Четверо немцев, стоявших у передних машин не проявляли никакого желания помогать своим невезучим камрадам и, стоя кучкой, курили и о чем-то весело и шумно разговаривали. У третьей машины находились только два солдата, занимавшихся колесом.