– Да, профессор Джульетта Пуччини, – я отдаю ей честь, и она смеётся.

– Ты знаешь, что ты гораздо более знаменит, чем ты думаешь, Пируз?

– Я не знаменит, и я не хочу быть знаменитым, но что ты имеешь в виду?

– Остроумный, проницательный писатель Роб Левандоский сделал тебя, Пируз, одним из героев своего романа «Случайно получившийся зелёный». Он получил отличные рецензии в «Нью-Йорк Таймс».

– Я должен покраснеть?

– Не сейчас!

– Боже мой, это мой друг. Он давно спрашивал меня, не буду ли я возражать, если он сделает меня героем своего романа. Я думал, что он шутит. Я совершенно забыл об этом. В любом случае, Джульетта, сколько в тебе итальянской крови? Удовлетвори моё любопытство и избавь меня от страхов!

– Уже боишься, Пируз?

– Я шучу, но итальянцы и персы, представители двух непримиримых, не идущих на компромиссы империй, в древности сражались на протяжении веков.

– И мы, как империи, тоже будем безжалостно сражаться друг с другом?

– Нет, мы удивим историю, заключим мир перед войной и будем на протяжении веков заниматься любовью! Мне нравится итальянская душа и культура! На самом деле! Твоё наследие, Джульетта, даёт мне много информации.

– Я тебе побольше расскажу о себе и своём наследии попозднее. Сегодня ночь для игры!

От каждого куска осетрины я становлюсь всё голоднее. От каждого глотка «Шираза» моя жажда становится сильнее. Каждый поцелуй – а поцелуев так много – подводит нас всё ближе к вэсалу – этому полному единению тел и душ, о котором говорится в старых персидских сказках. У меня такое ощущение, будто меня перенесло в безумный мир противоположностей и крайностей. Я чувствую себя смелым, но тем не менее робким. Бесстрашным, но испуганным. Пустым, но полным. Уверенным, но неуверенным. Неоспоримо во мне только одно. Я никогда не был так сильно влюблён. И никогда не влюблялся так быстро. И я никогда не чувствовал себя таким потерянным и таким легкомысленным! Я никогда столько не пью.

– Джульетта, – шепчу я. – Ты уверена, что ты не персиянка? Ты можешь быть из северных провинций, с твоей светлой кожей, голубыми глазами, тёмными волосами и всем остальным.

– Пируз-джан, я – американка, как яблочный пирог, я такая же стойкая, твёрдая и сильная, как колокол Свободы[24]– динь-дон!

– А как насчёт десерта – динь-дон? – внезапно я становлюсь плутом и негодником.

– После всего этого у тебя ещё есть место для десерта?

– После всего этого я не могу ни о чём думать, кроме десерта.

– А какого десерта тебе бы хотелось? – её глаза озорно горят.

Нет необходимости проверять невидимое меню, стоящее перед моими голодными глазами.

– Яблочный пирог, – говорю я. – Порцию, которая никогда не будет заканчиваться. И никакой вилки, пожалуйста!

– Ты больше любишь корочку или серединку, Пируз?

Она смеётся, запускает пальцы за мой ремень до того, как я успеваю ответить, и тащит меня по коридору к спальне. Мы качаемся, пока идём, мы немного пьяны от вина и сильно пьяны от страсти.

Покрывало с её кровати уже снято, видно белое сатиновое бельё. На одном прикроватном столике стоит букет красных тюльпанов, на другом – ваза с красными яблоками. Окно этой комнаты не выходит на шоссе. Оно смотрит на Млечный Путь.

Джульетта размещает меня в ногах кровати, на мягком плетёном коврике. Она вглядывается мне в глаза своими пьяными глазами, словно ищет скрытый свет, скрытые мысли, скрытые чувства и скрытые истины.

– Ты на самом деле любишь меня, Пируз? Или просто твой мозг играет в игры с моим мозгом и телом?

– Семинар закончился много часов назад, – говорю я, снимая её берет и бросая его через всю комнату.

Она игриво сбрасывает обувь на высоком каблуке и также бросает мой берет.

– У учёных тоже есть сердца, хотя они притворяются или кажутся бессердечными, – говорю я и беру её руки в свои. – Я люблю тебя, независимо от того, играют наши мозги и тела в игры или нет.

– Так сильно, что ты позволишь себе стать абсолютно уязвимым со мной? – У неё на лице дьявольская улыбка падшего ангела. Язык у неё немного заплетается.

– Да. Да. Таким уязвимым, как роза для бабочки.

– Ты уверен, что твоя любовь ко мне не неопределённа? Ты же говорил, что любовь – это что-то неясное и неопределённое.

– Джульетта, прекрати меня мучить. Теперь я вообще жалею, что что-то называл неопределённым, неясным или туманным!

– Ты уверен, что никакой туман не застилает нашу любовь, перед тем, как мы сделаем следующий шаг?

– Никакого тумана. Никакой двойственности. Я уверен также, как уверен в том, что я существую. Как я уверен в том, что ты существуешь. Как я уверен в том, что всё сущее существует. Ты определённо знаешь, Джульетта, что я тебя люблю.

Теперь мой голос звучит, как голос адвоката, защищающего клиента, и этот клиент – я.

Она стягивает платье с плеч. Стягивает его с рук. Со своей обнажённой груди. С бёдер, колен и стоп, пока не становится островом переливающегося розового цвета, который поднимается из маленького голубого моря. В лунном свете её нагота заставляет меня думать о поразительной, хотя и жестокой принцессе из оперы Пуччини «Турандот», которая чуть не отправила на казнь персидского принца перед тем, как заняться с ним любовью.

– Ты сделан из камня, Пируз-джан? – обращается она ко мне, застывшему на месте.

– Из песчаника, – отвечаю я. – Я разбит вдребезги невообразимым.

Я падаю на колени. Я целую пальцы её ног, лодыжки, икры, колени; её бёдра, словно она богиня. Всё это – нежные поцелуи. Всё это – поцелуи поклонения. Я двигаюсь вверх по её телу, словно на небеса. Затем я нежно стягиваю с неё трусики. Она аккуратно переступает с ноги на ногу, держась за мои плечи, выступающие в качестве опоры, чтобы избавиться от трусиков. Я прижимаю лицо к небольшой подушечке из будто собольего меха ниже её пупка. Я чувствую, как она дрожит. Я целую розовые губы, которые нахожу там, в этом меху, и маленькую розочку, скрытую в них. Я пробую на вкус её грудь, словно это сладкая хурма с росой на ней. Я снимаю нить чёрного жемчуга у неё с шеи и целую места, где лежала каждая из жемчужин. Я целую её маленький носик, который кажется застенчивым. Её робкие веки. Я нежно разворачиваю её кругом и целую её плечи и мягкие холмики каждого позвонка. Мои губы, целуя, движутся вниз по её спине, ничего не пропуская.

Я чувствую, как богиня в Джульетте дрожит, словно саженец во время первого шторма в свою первую весну. Я тоже дрожу. Я целую и целую. Я достигаю её ягодиц. (Такое грубое слово для такой красивой части тела.) Нежная гладкая кожа. Под ней твёрдые мышцы. Округлость, которую ни один математик не может описать с помощью формулы, даже на тысяче досок. Мгновенно миллионы моих нейронов неистово воспламеняются. И теперь наконец я уверен, где видел Джульетту раньше. Это на самом деле было на теннисном корте. Прошлым летом. Она потянулась во время подачи, её коротенькая белая юбочка приподнялась, демонстрируя идеальность плоти. Конечно, всё было прикрыто. Но это была она. И красота увиденного тогда заставила меня увидеть и красоту всей Джульетты. Я – мужчина, и если я такой ограниченный, то нужно винить в этом Бога или эволюцию.