Чтобы тех, кто слабее, – убить, и побольше награбить.

И страницы истории горьких уроков полны,

Понаписано книг о войне до того уже много,

Что их стопкою выставить можно до самой луны!

3.11

Задаёт Туатара вопрос, только я замечаю,

Её лапы слабеют, усталость даёт себя знать…

– Нет надежды у нас? И слова твои все означают,

Что планета должна обречённо погибели ждать?

Я беру Туатару на руки, сажаю на плечи

(Плод фантазий моих – значит, будет нетрудно нести),

Поразмыслю немного и ей на вопросы отвечу,

Продолжая неспешно по кромке песчаной идти.

– Хорошо, что фиксировать в генах судьбу невозможно,

Даже пчёлы меняют привычки в угоду среде,

Человеческим генам заставить, тем паче, несложно

Развиваться наш мозг, изменяясь всегда и везде.

Воспитание, опыт, различия в образе жизни —

Всё что нам пережить и запомнить однажды пришлось,

Повлияет на общий наш рок, я лишён пессимизма,

И надеюсь – по-русски почти – на большое «авось».

Обретённые знания, навыки – просто бесценны,

Чтобы это богатство на ветер, как пыль, не пустить,

Породить человечество может достойную смену,

Поколение новое в мудрость свою посвятить.

3.12

И подруга трёхглазая, вниз головою свисая,

Извернулась наверх и вопрос изменила чуть-чуть:

– Есть надежда у нас, полагаю? – В ответ я, кивая,

Говорю: – Есть надежда! – И мы продолжаем свой путь.

3.13

Мы ещё пять кругов обошли и вернулись в начало,

И, усталые, валимся с ног на прибрежный песок.

– Пусть у всех есть надежда, – подруга вздыхает печально, —

Но один человек так проблем избежать и не смог…

– Не меня ли имеешь в виду? – вопрошаю со смехом,

Свой словарь, как подушку, под голову расположив, —

Нет проблем у меня, даже если бы в Перт я приехал,

Там, скучая, в комфортном блаженстве и дальше бы жил.

Никогда б не увидел того, что увидеть хотел я,

Никогда не узнал бы того, что стремился узнать,

Точно так же, как здесь, там нашли б моё бренное тело —

Смерть везде одинакова, где б ни пришлось умирать.

И от собственных слов мне становится грустно и горько…

Эту горечь глотая, рептилию робко спросил:

– С Третьим Глазом твоим ты становишься более зоркой?

– Я смотрю, что тебе любопытство добавило сил!

3.14

– Ты так долго живёшь, уже столько всего повидала…

Третий Глаз – чудный дар. Ты ясней его роль опиши…

– Как ответить тебе, чтобы от любопытства-вандала

Уберечь все секреты загадочной женской души?

За последние сотни веков улыбаясь впервые,

Туатара пытается выдать мне чёткий ответ:

– Третий Глаз обретя, ощущаю сильнее, чем вы, я

Излучаемый каждым предметом невидимый свет.

И затем, сделав паузу, словно актёр Хэмфри Богарт,

Моя спутница с плеч моих слезла и прыгает вниз:

– Не считаешь ли ты меня, друг мой, настолько убогой,

Чтоб не знать, отчего ты со мной в этом мире завис?

Взад-вперёд проходя и хвостом очень нервно виляя,

Продолжает рептилия: – Даже не думай, Пируз,

Здесь со мною остаться надолго, тебя умоляю!

А не то с выживанием может случиться конфуз.

Счёт кокосам на пальме и яйцам моим – ограничен.

Друг для друга мы можем стать пищею, как ни крути…

Но, поскольку ты мне, прямо скажем, вполне симпатичен,

Есть одно лишь решение: ты просто должен уйти.

3.15

– Ты, конечно, права. Перевесит опять коромысло

Стороною обычных животных инстинктов твоих,

А, увы, не моими идеями здравого смысла…

Даже если бы выбор еды нас оставил в живых,

От взаимных вопросов мы точно лишились бы жизни.

Но куда же деваться? Под силою тяжести мне

В небеса не упасть. А словарь в океане капризном

Отсыреет, утонет, и с ним окажусь я на дне…

3.16

И в раздумьях чешуйчатый лоб лапой трёт Туатара.

А потом сообщает: – Пируз, тебе лодка нужна!

И помощник – на вёсла. На лодке с помощником в паре

Вновь домой возвратиться – задача не так уж сложна!

3.17

Обрушилась на берег мощью всей

Волна, как будто пожеланьям вторя.

Я вижу лодку! В ней – Хэмингуэй,

С ним мальчик (и в руках – «Старик и море»).

Кричит мне папа Хэм: «Пируз, пора!

Ещё мне нужно написать немало,

Вина и женщин хватит до утра,

А если нет, мы всё начнём сначала!»

3.18

Папа Хэм развернул свою лодку навстречу волнам,

И призывно мне машет рукой паренёк кареглазый,

Туатара охапку яиц приготовила нам,

Я в ответ свой любимый словарь ей оставить обязан.

Я бегу, оставляя следы на холодном песке,

И кричу: «Подожди, папа Хэм! Папа Хэм, подожди же!»

С замиранием сердца рванувшись в последнем прыжке,

Перед тем, как отплыть, я на лодке название вижу…

И как будто бы небом Ирана любуюсь я вновь —

Сочетанием букв голубого персидского цвета —

Возрождённый, читаю, как воздух, вдыхая любовь,

На носу нашей маленькой лодки – имя ДЖУЛЬЕТТА.