стол, наполовину упавший на подломившихся ножках. Пятеро мужиков ухватили его за крышку и рванули в сторону. Румянцев и Криббе сразу де бросились к лежащим на полу людям. Они так боялись, что опоздали. Что приняли предсмертный хрип и агонию за зов, но тут император закашлялся, и открыл глаза. Румянцев остановился, чувствуя, что сейчас сам свалится в обморок от нахлынувшего облегчения. Пётр же указал на свернувшуюся у него под боком фигурку сына, и прохрипел.

– На улицу, быстро. На воздух. – Тут только Петька заметил, что маленькая грудь Павла вздымалась, как кузнечные мехи, а сам цесаревич находится в бессознательном состоянии.

Стянув с себя сюртук, он схватил ребенка на руки, укутав, чтобы Павел не промёрз, всё-таки на улице была зима, и побежал прямиком к окну, благо этаж был первым. Криббе же принялся помогать Петру подняться. Сначала он хотел кликнуть носилки, но Петр помотал головой.

– Воздуха, мне к окну надо, – просипел он, и попробовал встать, но тут же рухнул обратно. – Нога, – простонал император, цепляясь за Гюнтера, начиная подниматься. – Я её, кажется сломал.

– Ничего, ваше величество, нога – это ерунда, главное, что жив остался, – бормотал Криббе, закидывая руку императора себе на плечо. Поддерживая его за талию, чтобы Пётр не касался больной ногой пола, он подтащил его к открытому окну, в которое выпрыгнул Румянцев с Павлом на руках, и только после этого обернулся к крестящемуся гвардейцу, который помогал им оттаскивать стол с наполовину подломившимися ножками. Гвардеец стоял и, глядя на императора крестился, не скрывая громадного облегчения, которое они все испытали, когда поняли, что император с сыном живы. – Лекаря сюда, быстро!

Сам же он поудобнее обхватил Петра, заставляя того сильнее привалиться к себе, используя его плечи как опору.

* * *

Я хватал ртом холодный воздух и никак не мог надышаться. Прямо перед окном Петька Румянцев, опустившись одним коленом в снег, тормошил Пашку, а потом набрал в горсть немного снега и принялся растирать его бледные щечки. Наконец, мой сын очнулся, пару раз глубоко вдохнул, закашлялся, и поймав полный облегчения взгляд Петьки, сморщил мордашку и заревел, обхватив Румянцева ручонками за шею. А Петька крепко прижал к себе маленькое тело и, кажется, всхлипнул, уткнувшись в светловолосую макушку.

От нахлынувшего облегчения закружилась голова, и я чуть не завалился, но Криббе надежно подпирал меня, не позволяя упасть.

Румянцев поднялся и побежал к входу во дворец, и то правильно, ещё простыть не хватало.

– Ваше величество, – ко мне подскочил Кондоиди. – Благодарение Господу, вы живы!

– У меня сломана нога, – сообщил я ему, и с помощью Гюнтера развернулся в ту сторону, где всё ещё сохранялся завал, правда не очень большой.

Похоже, что, когда нас с Пашкой вытащили, то все работы бросили. Значит, по головам посчитали, и там под завалом больше никого быть не может. Я бросил взгляд на стол. Вот в чём дело. Тяжелая махина с честью выдержала, сохранив нам с Павлом жизни, но одна ножка подломилась полностью, и он упал на один бок, ребром тяжелой крышки и сломав мне кость на ноге, которая, получается торчала из-под стола.

Кондоиди заставил меня сесть на принесенный стул, практически возле распахнуто двери, чтобы, в случае чего сразу выволочь отсюда, вместе со стулом. Штанину и сапог аккуратно разрезали, чтобы не шевелить отломки кости. Я и оглянуться не успел, как ногу замотали в лубки, стянув поврежденную кость.

– Государь, ваше величество, может быть, всё-таки носилки? Вас нужно доставить в вашу спальню…

– Нет, – я покачал головой, ещё раз оглядев полуразрушенный зал. – Опечатать это крыло. Мою семью немедленно подготовить к переезду в Ораниенбаум. Кондоиди, осмотрите Павла. Я не хочу, чтобы были пропущены какие-нибудь скрытые повреждения.

Проговорив последнее слово, я закашлялся. Хоть пыль и улеглась, но, похоже, что я сорвал голос, когда пытался докричаться до спасателей. У меня в руках оказался бокал с водой, который я залпом выпил. Горло стало саднить чуть меньше, и я сделал Криббе знак, повторить. Пока он сам бегал мне за водой, я внимательно смотрел на гвардейцев. Многие отводили глаза, когда я останавливал на них свой взгляд. Или я ничего не понимаю в людях, или…

– Кто погиб? – на этот раз голос перехватило из-за осознания, что я, скорее всего, оказался прав, задав этот непростой вопрос.

– Юсупов и Ушаков, – Криббе вернулся и протянул мне бокал. Когда я взял его, то чуть не вылил половину на пол, так сильно у меня затряслась рука.

– Господи, – прошептал я, на мгновение закрыв глаза. Если Юсупова было жаль, то Ушаков… Я чувствовал приближающийся с неотвратимостью прибоя откат, в который начали вплетаться нити скорби и ярости. – Бехтеев, отзывай Ломова. Пускай принимает Тайную канцелярию. Его первое задание – выявить всех этих тварей из партии «Новая жизнь». Я хочу видеть все имена до единого. – Дзынь! Я тупо перевёл взгляд на руку, и на осколки бокала, который я сдавил так сильно, что тот лопнул. К счастью, обошлось без новых порезов: раны на руках мне обработали и наложили толстые повязки, которые не позволили мне ещё больше ранить себя.

– Пётр! – с меня успели смести все осколки, когда Мария, растрепанная с опухшим от слёз лицом, налетела на меня, едва не опрокинув вместе со стулом.

– Осторожнее, душа моя, если не хочешь доделать то, что этот хорёк не доделал. – Проворчал я, ловко ловя её за талию и усаживая на колени так, чтобы она не смогла навредить моей ноге, которая покоилась на стуле.

– Вы живы, я чуть с ума не сошла. И подумала, что всё-таки сошла, когда граф Румянцев мне в спальню Павла принёс. – Лепетала она.

– Как он? – я поцеловал её в макушку, пока окружившие меня преданные люди деликатно отворачивались.

– Граф Румянцев? Он шёл за мной, скоро сам сможет тебе всё сказать…

– Маша, я знаю, что Петька в порядке, как Павел?

– С ним всё хорошо. Его осмотрели трое лекарей, сказали, что всё прошло почти без последствий, но Кондоиди посоветовал пока спать с чуть приоткрытым окном, закутывать только, чтобы не замёрз. – Она говорила и говорила вперемешку со слезами. Наконец, оба потока иссякли, и Мария тяжело привалилась ко мне, опустив голову на плечо.

– Вы должны будете утром уехать, – я снова поцеловал её, на этот раз в висок. – Мне предстоит принять много очень серьезных решений, и я не хочу переживать за вашу безопасность.

– Да, я понимаю, – она серьезно кивнула. – Я пойду распоряжусь насчет вещей.

Мария встала, и даже рукой поправила причёску. Во