Он вернулся в редакцию со снимками такой выразительности и достоверности, что Макеев не только дал в газете обширный фоторепортаж, но и переслал потом в фотохронику ТАСС.

За участие в штурмовой группе лейтенант Лобов был представлен командиром саперной бригады к ордену Красной Звезды. А главный редактор послал представление на присвоение очередного воинского звания старшего лейтенанта. Две звезды – большую вишневую, на грудь – и малую – на погоны – Сергей обмывал в один день, бросив в стакан с водкой и орден, и малую лейтенантскую звездочку.

На этом его «звездопад» и закончился…

В конце 1945 года редакцию «Красноармейской правды» вернули в Минск. Главный редактор ушел в запас по здоровью – сказались нервные полубессонные ночи на протяжении четырех лет. Ушел он тихо, без традиционной в таких случаях «отвальной». Поговаривали, что Макеев расстался со службой не по своей воле, что ему «предложили» и что его «подсидел» первый зам – подполковник Нечипоренко. Во всяком случае, именно Нечипоренко и возглавил редакцию в послевоенные годы. Из нее ушли многие интересные журналисты и писатели, прошедшие по дорогам войны весь путь сначала Западного, а потом 3-го Белорусского фронтов. Ушел и Миша Савин. Его взяли на работу в журнал «Огонек». Пообещал перетянуть туда и Лобова, если служба у него под новым главным не заладится. А служба-то и не заладилась. И дело даже не в том, что Сергей лишился макеевского покровительства. Дошлые кадровики не могли ему простить те годы, которые он провел на оккупированной территории, да и карельский лагерь не украшал его биографии. Понятно, что ни о какой серьезной карьере с таким пятном в анкете думать было нельзя. Выше капитана Лобову ничего не светило. В 1948 году его не утвердили на должность начальника отдела фотоиллюстрации. Ирина первой поняла, откуда дует холодный ветер, и стала уговаривать Сергея уйти с военной службы и работать в гражданской печати. К тому времени у них родился еще и сын, которого назвали в честь Макеева – Николаем. Уходить в гражданскую печать, где оклады были намного меньше, чем у военных журналистов, значит, обрекать семью на жалкое существование. Сергей этого не хотел, но Ирина смотрела на ситуацию иными глазами:

– Напишет кто-нибудь донос – и тебе припомнят сразу все… А главное – приговор «за пособничество немецко-фашистским оккупантам». И снова загремишь в лагерь. А мы останемся втроем на мою зарплату машинистки. Подумай!

Сергей и сам понимал, что от доноса, как от сумы и тюрьмы, никто не гарантирован, а он – в первую очередь. Стоит только оступиться, снять что-то не то или не так, как тебя разнесут в пух и прах на летучках и партсобраниях. Да и восстанавливать в партии его особо не торопились. Из атмосферы редакции почти начисто выветрился дух доброго войскового товарищества, творческого поиска, да и просто доверия друг к другу. Сотрудники перестали ходить друг к другу в гости, отмечать вместе праздники. На работу приходили с тоскливой настороженностью, как на вредное и опасное производство.

Под Новый – 1950-й год – приехал из Москвы в командировку Миша Савин: снимать для «Огонька» новогодние празднества в Минске. Заглянул в гости. Ирина накрыла стол, напекла блинов, открыла бутыль с домашней настойкой. С радостью прислушивалась к советам гостя, которые тот давал мужу:

– Снимай погоны и айда ко мне. У нас в «Огоньке» сразу две вакансии на фотокорров открылись. Я с главным поговорю. У нас главный-то кто? Наш человек – Алексей Сурков. Он же в нашей газете всю войну провел. И тебя хорошо знает. Обязательно возьмет! Ты понимаешь, где будешь работать – в «Огоньке»! Это ж тебе не окружная газета, а всесоюзный журнал! Народ «Огонек» любит, читает. У нас миллионная подписка. И гонорары такие, какие здесь и не снились. Выше, чем в ТАССе! Не говоря уже про «Красноармейку».

И Лобов решился. Увольнение в запас оформили так быстро, как будто кадровики давно ждали этого момента. Не дожидаясь приказа министра обороны, выведенный за штат, капитан Лобов отправился в Москву, к другу Савину, искать счастья в «Огоньке». Автор легендарных фронтовых песен Алексей Александрович Сурков принял его в редакторском кабинете как доброго гостя, сослуживца. Принесли чай, долго расспрашивал о нынешней жизни в газете, вспоминал былое. Миша сидел рядом и сиял, радовался за друга – все шло путем! И дело было почти решенное – работать будут вместе!

С этой радостной надеждой Сергей вернулся в Минск, привезя еще и томик стихов Суркова с теплой дружеской надписью. Но… День шел за днем, а никаких вызовов в Москву не приходило. Зато пришел приказ министра обороны об увольнении капитана Лобова в запас. Тогда Сергей решил еще раз наведаться в столицу. Отыскал в «Огоньке» Савина. Друг прятал глаза.

– Понимаешь, у нас тут решили подсократить штат. И новых сотрудников пока не берут. Но ты не унывай. Во-первых, ты у нас тут на особом счету – как только, так сразу. Главный тебя ценит. Во-вторых, пока суд да дело, я тебе кое-что в центральных газетах подыщу.

И он сел на телефон и стал вызванивать по цепочке друзей и коллег. Не было вакансий ни в «Труде», ни в «Известиях», ни в «Красной звезде», ни в фотохронике ТАСС…

Потом они пообедали в издательской столовой. Савин обещал продолжить поиск завтра с утра.

– Тебе есть где переночевать?

– Перекантуюсь…

– А то у нас на Солянке гостевая общага: три комнаты с кухней. Там нормально. Я туда позвоню, тебя примут.

Слово «Солянка» сработало, как пароль: «Солянка, две семерки! Белка…»

– Как до Солянки добраться?

– Лучше всего на метро. Выйдешь на «Дзержинской», а оттуда спустишься вниз на площадь Ногина.

Так Сергей и сделал. По дороге купил на всякий случай бутылку «Саперави» и коробку конфет. Белка жила в большом многоэтажном сером доме дореволюционной постройки. Он отыскал первый подъезд и вошел под его высокие своды, украшенные барельефами в виде летящих дев с фанфарами и венками – аллегория славы.

«Вот и загремел казак под фанфары!» – усмехнулся Лобов, разглядывая лепнину.

С замиранием сердца нажал на кнопку звонка. Открыли не сразу: долго щелкали и клацали дверные замки. И все-таки дверь приоткрылась. Востроносая старушка выглянула в щель, не снимая цепочку с защелки. Вид человека в офицерских погонах ее успокоил.

– Вам кого, гражданин?

– Тут должна проживать женщина. У нее имя такое необычное – Белка.

– А-а… Бэлла Тимофеевна. Чичас кликну, – и старушка пошаркала кликать соседку.

Белка выскочила в салатовом в белый горошек халатике, обомлела:

– Ты?!! Откуда!

– С парашютом спрыгнул.

– Ну, тогда давай отстегивай свой парашют!

Они обнялись под надзором бдительной старушки, и Белка увела гостя в свою комнату.

– Нас тут уплотнили… После смерти отца. Но для дорогого гостя всегда место найдется. О, да ты уже капитан!