— Да это и со мной случалось! — повторила Полина. — Я ведь старше вас, мне двадцать шесть с половиной, хотя это и незаметно… Расскажите-ка о себе.

И Дениза не устояла перед этой дружбой, предложенной так чистосердечно. В нижней юбке, со старой шалью на плечах, она присела рядом с нарядной Полиной, и между ними завязалась дружеская беседа. В комнате можно было замерзнуть; холод, казалось, струился по стенам мансарды, голым, как в тюрьме; но, увлекшись признаниями, девушки не замечали, как коченели у них пальцы. Понемногу Дениза разоткровенничалась, стала говорить о Жане и Пепе, поведала, как мучит ее забота о деньгах, и это привело к разговору о продавщицах готового платья. Полина так и разразилась:

— Ах, паршивки! Если бы они вели себя по-товарищески, вы могли бы зарабатывать больше ста франков.

— Все меня ненавидят, и я даже не знаю, за что, — говорила Дениза, заливаясь слезами. — Вот и господин Бурдонкль беспрестанно следит за мной, чтобы поймать на ошибке, как будто я ему жить мешаю… И только дядюшка Жув…

Полина прервала ее:

— Эта старая обезьяна, инспектор! Ах, дорогая, не верьте ему!.. Знаете, мужчины с такими большими носами… Хоть он и чванится тем, что у него много орденов, однако про него рассказывают одну историю, которая случилась у нас, в бельевом… Но что вы за ребенок, можно ли так убиваться! Ведь это несчастье быть такой чувствительной! Право же, то, что происходит с вами, происходит со всеми; с вас просто берут вступительный взнос.

Она взяла Денизу за руку и в сердечном порыве обняла ее. Вопрос денежный, конечно, сложнее. Бедная девушка не в состоянии содержать двух братьев, платить за пансион маленького и угощать любовниц старшего, когда на ее долю остаются лишь крохи, которыми пренебрегли другие; жалованье же она, вероятно, начнет получать не раньше марта, после того как в магазине пройдет годовой отчет.

— Слушайте, так вы долго не выдержите, — сказала Полина. — На вашем месте я бы…

Из коридора донесся какой-то шум, и они умолкли. Это, вероятно, Маргарита, про которую говорили, будто она по ночам бродит в одной сорочке и подслушивает, что делается у других. Полина, не выпуская руки подруги, смотрела на нее с минуту молча, насторожив слух. Затем она продолжала очень тихо, стараясь говорить мягко и убедительно:

— На вашем месте я бы кого-нибудь взяла.

— Как это «взяла»? — прошептала Дениза, ничего не понимая.

Но, сообразив, в чем дело, она отдернула руку в полной растерянности. Этот совет напугал ее, как новая мысль, которая никогда раньше не приходила ей в голову и преимуществ которой она не понимала.

— О нет! — ответила она просто.

— Тогда вам не обернуться, уж я вам говорю!.. — продолжала Полина. — Считайте: сорок франков за маленького да по сто су время от времени старшему; кроме того, не можете же вы постоянно быть одетой как нищенка и носить башмаки, над которыми потешаются наши девицы; что ни говорите, эти башмаки, безусловно, вредят вам… Возьмите кого-нибудь, вам станет гораздо легче.

— Нет, — повторила Дениза.

— Ну, вы не рассудительны… Этого не миновать, дорогая, и это так естественно. Мы все прошли через это. Я, например, тоже служила без жалованья, как и вы. Сидела без гроша. Конечно, меня кормили, предоставляли мне ночлег; но ведь надо еще одеться, да и вообще нельзя же сидеть без гроша в четырех стенах и плевать в потолок. Вот и приходится идти на это…

И она заговорила о своем первом любовнике, клерке поверенного; она познакомилась с ним во время прогулки в Медонском лесу. После него она сошлась с почтовым чиновником. Наконец с осени она стала бывать у продавца из «Бон-Марше», высокого, очень милого молодого человека; они проводят теперь все свободное время вместе. Но правда — у нее никогда не бывало больше одного сразу. Она честная девушка, и ее возмущают рассказы о девках, которые отдаются первому встречному.

— Я советую вам это вовсе не затем, чтобы толкнуть вас на дурной путь, — живо продолжала она. — Мне самой не хотелось бы, чтобы меня повстречали где-нибудь в обществе вашей Клары и подумали бы, что я развратничаю, как она. Но когда спокойно живешь с кем-нибудь одним, тут уж упрекать себя, право, не в чем… Вам это кажется гадким?

— Нет, — ответила Дениза. — Мне это просто не по душе, вот и все.

Снова наступило молчание. Девушки улыбались друг другу, взволнованные тихой беседой.

— Ведь сначала надо почувствовать к человеку расположение, — продолжала Дениза, слегка зарумянившись.

Полину это замечание крайне удивило, но в конце концов она рассмеялась и, снова обняв подругу, сказала:

— Ах, дорогая моя, бывает ведь и так, что встретишь человека, а он тут же тебе и понравится. Какая вы смешная! Никто же вас не станет принуждать… Ну вот, хотите, Божэ свезет нас в воскресенье за город? Он прихватит с собой кого-нибудь из приятелей.

— Нет, — повторила Дениза с кротким упрямством.

Полина больше не настаивала. Каждый волен поступать, как ему заблагорассудится. Ее слова были подсказаны добротой, — она искренне огорчалась, видя, что ее товарка так несчастна. Пробило двенадцать, и она поднялась, собираясь к себе. Но перед уходом она заставила подругу взять у нее шесть франков, которых той недоставало, и умоляла не беспокоиться и не возвращать их до тех пор, пока Дениза не станет зарабатывать больше.

— А теперь, — прибавила Полина, — потушите свечу, чтобы не видно было, какая дверь отворилась… Потом зажжете снова.

Уже в темноте они еще раз пожали друг другу руки. Полина тихонько выскользнула и, лишь слегка прошуршав юбкой, бесшумно вошла к себе, не потревожив разбитых усталостью женщин, спавших в других каморках.

Прежде чем лечь, Дениза хотела покончить с починкой башмака и постирать. Наступила ночь, и холод стал резче, но она не чувствовала его: слишком взволновал ее разговор с Полиной. Не то чтоб она была возмущена: люди вольны устраивать свою жизнь так, как считают нужным, если они одиноки и свободны. Она никогда не следовала предвзятым идеям, и если вела жизнь честной девушки, так только подчиняясь голосу благоразумия, к тому же и натура у нее была здоровая. Около часа ночи она наконец легла. Нет, она ни в кого не влюблена. Тогда чего же ради портить себе жизнь и отрекаться от материнской самоотверженности, с какою она посвятила себя братьям? Однако ей не спалось; жаркий трепет поднимался к затылку, и в бессоннице перед ее закрытыми глазами проходили неясные образы, исчезавшие во мраке.

С этого дня Дениза начала интересоваться любовными делами товарок. Вне часов напряженной работы девицы жили в постоянной мечте о мужчинах. Сплетням не было конца; воскресные приключения занимали продавщиц в течение целой недели. Клара была предметом всеобщего негодования: по слухам, она находилась на содержании сразу у троих, не считая целой вереницы случайных любовников; она старалась работать как можно меньше, презирая деньги, которые получала в магазине, так как зарабатывала куда больше в другом месте и притом более приятным способом, а служить она продолжала только для того, чтобы скрыть свой образ жизни от семьи. Она жила в вечном страхе перед отцом, который грозил приехать в Париж и переломать ей руки и ноги своими деревянными башмаками. Маргарита, наоборот, вела себя прилично, любовника за ней не знали; это было удивительно, если принять во внимание разговоры, которые ходили о ее прошлом, — о родах, скрыть которые она приехала в Париж; как же она могла произвести на свет ребенка при таком добронравии? Некоторые говорили, что это была простая случайность, а теперь, мол, Маргарита бережет себя для какого-то двоюродного братца из Гренобля. Девицы прохаживались даже насчет г-жи Фредерик и приписывали ей интимные отношения с важными особами, — дело в том, что никто ничего не знал о ее сердечных делах; по вечерам угрюмая вдова куда-то исчезала с озабоченным видом, и никому не было известно, куда она так спешит. Что касается вожделений г-жи Орели, ее мнимой ненасытности по отношению к покорным юнцам, — все это были, конечно, пустые россказни, которые выдумывались смеха ради недовольными продавщицами. Быть может, заведующая и проявила когда-то более чем материнскую любовь к одному из товарищей своего сына, но теперь в магазине новинок она слыла женщиной серьезной, которую уже не занимают подобные глупости. Из каждых десяти девиц у девяти были любовники, поэтому вечером возле подъезда магазина собиралась целая толпа ожидающих: на площади Гайон и вдоль улиц Мишодьер и Нев-Сент-Огюстен выстраивалось, точно на карауле, множество мужчин, искоса поглядывавших на двери; и когда приказчицы начинали выходить, каждый подходил к своей возлюбленной, брал ее под руку, и парочки исчезали, спокойно, по-супружески болтая.