– А как Димка поживает? – беспечным тоном произнес Евсей Наумович.

– Как ему поживать? – мрачно буркнул Аркадий. – Живет себе. С компьютером.

– У Аркадия очень талантливый сын. Димка. Знает три языка в совершенстве, – Евсей Наумович повернулся к Лизе. – Такой вот молодой человек.

– Сейка, у тебя нос желтый! – засмеялась Лиза. Евсей Наумович растерянно покосился на кончик своего носа, дотронулся ладонью.

– Это пыльца. От мимозы, – произнес Евсей Наумович и подумал тоскливо: «Сейка! Это ж надо? И так громко. Теперь весь дом меня станет так называть».

Евсей Наумович с ненавистью посмотрел на сенбернара, да и хозяину собаки мимолетно досталось, как свидетелю его позора.

Аркадий это почувствовал и, не дожидаясь лифта, поспешил вверх по лестнице. Пес, тяжело вскидывая бабий зад, поспешил за хозяином, то и дело оборачивая свою лохматую башку назад. С упреком глядя большими желтыми бельмами на Лизу, словно догадываясь о ее малопочтенной профессии.

Лиза подтянула одеяло к подбородку и поднесла сигарету к губам. Табачный дымок плыл к высокому потолку правильными кольцами. И строго друг за другом. Кольца закручивались в пышные крендели, расширялись и растворялись, оставляя сладковатый запах дорогих сигарет.

– Лихо это у тебя получается. Я так не умею, – проговорил Евсей Наумович. – Правда, я и курить толком никогда не курил. Берег здоровье.

– И карман, – обронила Лиза.

– И карман, – раздраженно подтвердил Евсей Наумович.

– Сберег?

– Карман?

– Здоровье.

– Относительно, – вздохнул Евсей Наумович.

– То-то на кухне у тебя лекарствами пахнет.

– Корвалол. Помогает как снотворное.

– Теперь-то ты уснешь как миленький, – засмеялась Лиза и добавила: – А ты, Сейка, молодец. С виду и не скажешь, что такой молодец.

– Старая школа, – польщенно проговорил Евсей Наумович и потянулся к ней рукой.

– Смелее, Сейка, чего уж там, после всего, что было, – Лиза подхватила его кисть и накрыла ею свою грудь. – Наслаждайся. И мне приятно.

– Правда? – Евсей Наумович глупо улыбнулся, но тотчас подавил гримасу, не хотелось выглядеть идиотом.

Кожа груди передавала ладони ощущение замши, а твердый наперсток соска обострял ощущение, пробуждая новое желание.

– Не торопись, Сейка, у нас все впереди. Если ты не уснешь.

– Вот еще, – вяло пробормотал Евсей Наумович.

– Как зовут ту тетку, на которую, говоришь, я похожа? – вспомнила Лиза.

– А. тетку зовут Наталья Николаевна Гончарова, – ответил Евсей Наумович и добавил с легкой досадой: – Раньше имя этой женщины знал каждый школьник.

– Раньше, – подхватила Лиза, – раньше, Сейка, осмотр в диспансере был бесплатным, а сейчас – плати, да не мало.

– Почему?! – запротестовал Евсей Наумович. – Кажется, в таких диспансерах и сейчас бесплатно.

– Для белого человека – да, – подхватила Лиза. – А я приезжая, живу без прописки, как птичка.

– Ну? – Евсей Наумович приподнялся и сел. – Как же так?

– Ты, Сейка, тем меня и подкупил, что не лез с расспросами в прошлый раз. И мне не пришлось врать, что я из крутой семьи: отец – профессор кислых щей, а мать – академик. Хватит, что назвалась Луизой. С тобой мне было легко, Сейка. Потому я сразу и узнала твой голос по телефону.

– А Жанну как тогда зовут?

– Какую Жанну? Ту, что пошла с тем длинным типом, твоим приятелем? – Лиза притушила сигарету и положила окурок в стоящую на полу пепельницу. – Жанна – это Женька Симыгина, мать-одиночка, она из местных.

– Зачем ты так? «Длинный тип»? – хмыкнул Евсей Наумович. – Эрик Михайлович мой друг. Мы дружим много лет.

– Ну и дружите, – буркнула Лиза, – ваше дело. Евсей Наумович вскинул брови и, приподнявшись на локте, в недоумении посмотрел на Лизу.

– Не поня. Чем тебе не угодил Эрик?

– Не будем о нем, Сейка.

– Все же. Серьезный ученый, объездил мир. И вообще – интересный человек. К тому же ты его совершенно не знаешь.

– Я сказала тебе, Сейка, не будем о нем, – в голосе Лизы прозвучали жесткие ноты. – Нам с тобой хорошо. И кстати – четвертый час ночи. Давай поспим немного. Выключи свет, только не совсем, если можно, я не люблю полной темноты.

Евсей Наумович покорно убавил свет и лег на спину. Лиза перевернулась на живот, обхватила рукой плечи Евсея Наумовича, повернула голову и уперлась носом в его шею.

В прикрытых глазах Евсея Наумовича плыли радужные круги. Если крепко сомкнуть веки, круги сливались в пульсирующее кольцо. Дыхание Лизы обдавало теплом шею и щеку. Евсей Наумович лежал смирно, боясь шевельнуться и нарушить охвативший его покой. Он думал о Лизе. Особенно ее поразили книги, что оказалось для Евсея Наумовича приятной неожиданностью. Она поглаживала теплые корешки старинных фолиантов, лицо ее было состредоточеным и серьезным. Евсей Наумович, оставив ее в кабинете, отправился на кухню, собираясь поджарить пельмени, свое фирменное угощение. Но передумал – время позднее, какие могут быть пельмени? – вернулся в кабинет посоветоваться. Лиза достала из шкафа том «Приключения Телемака» и разглядывала гравюры.

– Знаешь, они раскрашены от руки, – пояснил Евсей Наумович. – Это редкая книга. И очень ценная.

Лиза пожала плечами, бережно прикрыла красный сафьяновый переплет и поставила книгу на место. Она ходила по кабинету, разглядывала фотографии. Но вопросов не задавала. На фоне привычной глазу домашней обстановки ее фигура в голубом вязанном костюмчике смотрелась театрально, «по-чеховски». О чем он не преминул ей сказать.

– Без костюмчика я лучше, – ответила тогда Лиза.

– Знаю, – подтвердил он. – Но в костюмчике ты своеобразна.

Лиза рассмеялась. Когда она смеялась, были видны ее крупные белые зубы и верхняя десна, что несколько портило лицо, и Лиза это знала, стараясь прикрыть десну губой. Но такой дефект, как ни странно, проявлялся почему-то не всегда.

Они расположились на кухне. Лиза согласилась, что жареные пельмени и впрямь не ко времени, хотя она их тоже любит и нередко готовит для себя.

– Лучше выпьем по чашечке кофе с коньяком, – предложила Лиза, – и займемся своими делами, а то уже поздно.

От этой фразы, сказанной просто и по-деловому, Евсей Наумович почувствовал тогда озноб близости вожделения. А его мысли о предстоящем – что своей определенностью волновали воображение – сразу обрели близкую и неотвратимую реальность. Однако по какому-то изуверскому, сродни с мазохизмом соблазну Евсей Наумович отдалял предстоящее. Торопливость притупляет остроту. Однако не всегда удается отмерить точную границу, за которой ожидаемое уже оборачивается разочарованностью. Тут-то и сказывается степень многоопытности мужской жизни. Правда, чаще нетерпение ломает границы разумного ожидания, но Евсею Наумовичу это не грозило, хватало воли. Он все совершал как-то замедленно – смаковал коньяк, пил кофе, вел неторопливую беседу на случайные темы. О внешнем сходстве Лизы и красавицы с шикарным бюстом на коробке шоколадных конфет, например. Все это удивляло Лизу, точно не он, Евсей Наумович, звонил ей среди ночи, домогаясь встречи. Лиза расценила подобное поведение как проявление робости. И решила взять инициативу на себя. При этом проделала все так настойчиво и искусно, что Евсей Наумович и не заметил, как оказался в постели. Конечно, чепуха: уступая ее нежной настойчивости, Евсей Наумович прекрасно все осознавал затуманенным рассудком, но в этом подчинении он переживал не менее острое чувство, чем то, что ему предстояло испытать.