Раздался первый выстрел. Ему в ответ жахнул второй, выколотив стекло в пролете третьего этажа. На серый асфальт брызнули мелкие осколки, Шевцов почувствовал, как что-то колючее царапнуло по щеке и угодило за шиворот. Он рванул на себя дверь подъезда и, преодолевая зараз по три ступени, взбежал на второй этаж. На темном кафельном полу, беспомощно хватая полными губами порции живительного воздуха, лежал человек в плаще. Скрючившись, словно младенец в утробе, он уныло поглядывал на обступивших его людей. Один из «бомжей», придавив его грудь коленом, яростно матерился, другой успел оседлать его ноги, а третий, тот, что еще пару минут назад нетерпеливо откручивал пробку бутылки, теперь поспешно связывал капроновой веревкой запястья поверженному.

Где-то на верхнем этаже раздался скрип отворяемой двери, а затем послышался отважный старушечий голос:

– Это что вы там делаете, безобразники! Я сейчас милицию вызову. Управы на них нет! Как только напьются, так обязательно шуметь начинают!

– Закрой дверь, бабуся, – жизнерадостно отозвался тот, что сидел на ногах задержанного. – Мы сами из милиции.

– Сейчас я посмотрю, из какой вы милиции, – не унималась старушка.

На лестнице послышались шаркающие шаги, а затем сверху раздался грозный голос:

– Это что же вы делаете, окаянные! За что же вы Пашку-то скрутили?!

Человек в плаще повернул голову, и Шевцов увидел незнакомое лицо.

– Где он? – ухватил майор за шиворот Пашку. – Ты с кем был? Где он?

– Что вам надо? – плаксиво пропел Паша. – Я за хлебом пошел, а эти как налетели на меня на лестнице и избивать начали. Не знаю, о ком спрашиваете.

Действительно, в самом углу площадки сиротливо валялась матерчатая сумка, из которой на мозаичный пол высыпалась горстка мелочи.

Еще один призрак? Так не бывает, но Паша был одет точно так же, как Куликов, и напоминал его даже коротко стриженным затылком.

На верхних этажах прогремел выстрел, рваное эхо докатилось до площадки первого этажа и хлипким отзвуком выпало наружу.

– Наверх! Он там! – прыгнул вперед Шевцов и, едва не сбив старушку, рассерженной птицей вцепившуюся в перила лестницы, побежал выше.

Капитан Васильчиков, нелепо лежа на полу, прикрывал ладонями живот. Через толстые пальцы просачивалась кровь.

– Достал он меня, сука! – тоскливо пожаловался Олег. – Ушел на крышу!

– «Скорую»! «Скорую» вызывай! – приказал Шевцов оперативнику, бежавшему следом. – Перевяжите чем-нибудь, только не своими бродяжьими лохмотьями. Держись, – строго прокричал он и ободряюще улыбнулся. Но чувствовал, как губы сковала непонятная судорога, и единственное, что он сумел сделать, так это слегка разлепить их.

Следующий выстрел раздался совсем далеко.

– Торопись, – проговорил Васильчиков, слабея, – он может уйти.

Шевцов подбросил свое легкое тело еще на один пролет. На последнем этаже, уткнувшись металлическими поручнями в потолок, была укреплена лестница, ведущая на чердак. Люк распахнут.

Так и дохнуло с поднебесья погребальным холодом.

Шевцов прыгнул на лестницу и, стремительно перебирая ногами, взобрался наверх. В лицо ударило многолетней пылью, только что потревоженной, под ногами – хруст керамзита. Безобидно дзинькнула у правого уха пуля, чуть опалив жаром, и зловеще шлепнулась в стену.

Пнув дверь, Куликов выскочил на крышу.

Не разбирая дороги, Шевцов устремился следом. Теперь на Куликове не было плаща – вздутым комом он валялся в нескольких шагах. Кулик обернулся в тот самый момент, когда Шевцов ступил на крышу. На лице вора промелькнула недобрая улыбка, какую встретишь разве что у чертей, перед тем как они опустят грешника головой в кипящую смолу. Роль дьявола Кулику удалась вполне. Вадим увидел, как ствол пистолета ужасным неподвижным зрачком смотрел прямо ему в переносицу. До забвения оставались какие-то мгновения – вспышка, полет пули, и все! И бездыханное распластанное тело с огромной дырой в башке застынет на старой проржавленной крыше. Майор Шевцов осознавал, что у него нет времени, чтобы упасть или спрятаться за вентиляционную трубу, и уж тем более нереально нацелить пистолет на врага. Шевцов знал, что он умрет раньше, чем сделает следующее движение. И единственное, что ему останется, так это покорно наблюдать за зловещим полетом пули. В это мгновение у него необычайно обострился слух, и он отчетливо, среди нагромождения шумов, различил даже воркование голубей за несколько кварталов от этого места, а зрение, подобно мощнейшей современной оптике, усилилось многократно и приблизило к нему детали строений за несколько километров, в окнах домов, находящихся от него в пятистах метрах, он различал женщин, поливающих цветы, и целующиеся парочки. В этой общей панораме открывшихся возможностей он увидел, как у Кулика побелели фаланги указательного пальца. «Такое острое восприятие всегда бывает перед смертью», – без особого сожаления подумал он. Щелчок, раздавшийся мгновением позже, напоминал грохот разорвавшегося снаряда, – у Куликова кончились патроны! В долю секунды у того промелькнула гамма чувств, среди них преобладала досада. Уяснив, что проиграл, Куликов брезгливо отбросил оружие в сторону и, потеряв интерес к происходящему, подставив спину, неторопливо пошел по крыше.

– Стоять! – кричал Шевцов. – Стоять, буду стрелять! – Он чувствовал, что еще секунда, и, пуля за пулей, он расстреляет патроны в расслабленную спину преступника.

Похоже, Куликов его не боялся и даже не считал серьезным соперником. Вот здесь он здорово ошибается.

– Не ори, голубей распугаешь, – строго предупредил Куликов.

То, что произошло дальше, не поддавалось анализу: он вдруг подошел к самому краю крыши, сел, свесив ноги вниз, и, достав пачку «Кента», с удовольствием задымил. Куликов проделал это с такой небрежностью, будто специально забрался на двадцатиметровую высоту, чтобы поплевать на далекий асфальт и, подняв лицо к небу, пустить струйку дыма под одеяние пролетающих мимо ангелов.

Шевцовым овладела легкая дрожь. Прежде подобной слабости он за собой не замечал. Майор едва удерживался от желания пнуть нахала концом ботинка в шею и отправить его в свободный полет, чтобы он составил компанию вспугнутым голубям.

– Встать! – закричал Шевцов, приближаясь к опасному краю.

Внизу в карету «Скорой помощи» загружали капитана Васильчикова. Простыня наполовину закрывала тело Олега – значит, живой.

– Ну чего ты разоряешься, майор? – дружелюбно поинтересовался Куликов, сцеживая накопившуюся слюну вниз. – Дай сигарету докурить. А то, если хочешь, рядом присаживайся. – Он вытащил из кармана пачку и, протянув ее Шевцову, проговорил: – Угощаю, майор, не стесняйся! Халява!

– Встать! – вновь настойчиво повторил Шевцов, видя, как два дюжих санитара уже уложили капитана, а врач что-то крикнул стоящим рядом милиционерам и юркнул в чрево машины. Вспыхнул маячок, и «Скорая помощь» тревожно завыла, заставив сжаться его душу.