– Нет, обещал, – настаивает она. – Вчера, за обедом. Когда Хани спросила, почему я не говорю.

– Я обещал понарошку. Чтобы тебя выгородить.

– Значит, ты врал, а лгуны, говорит папа, это мерзкие твари. Значит, ты – мерзкая тварь?

Том, еще минуту назад готовый свернуть ей шею, так и покатился со смеху.

– Ну что ты ей на это скажешь, Натан? Держи марку.

– Да, – вторит ему негодница, – держи марку. Ты же, дядя Нат, хочешь, чтобы я тебя любила?

Я скрепя сердце достаю бумажник и отсчитываю пятьдесят долларов.

– Ну ты и бестия.

– Я знаю, – с легкостью соглашается Люси, пряча деньги в карман и одаряя меня лучезарной улыбкой. – Мама часто говорила, что я должна уметь постоять за себя. Проспорил – плати, правильно? Если бы я позволила тебе заныкать эти денежки, ты б меня сразу разлюбил. Сказал бы «размазня».

– А почему ты решила, что я тебя люблю?

– Ты же передумал везти меня к Памеле. Потому что я очень даже.

Смешно, ничего не скажешь. Она убегает играть с собакой, а я обращаюсь к Тому:

– И как же мы, черт возьми, заставим ее говорить?

– Она уже говорит, но пока не те слова.

– Может, мне ее припугнуть?

– Это не твой стиль, Натан.

– Не знаю. Может, сказать ей, что я снова передумал? Не ответит на вопросы – сдам ее на руки Памеле. Без всяких разговоров и уговоров.

– Дохлый номер.

– Скажу тебе прямо, меня волнует ситуация с Рори. Если эта упрямица не скажет всей правды, мы так и не узнаем, что там с твоей сестрой происходит.

– Я тоже волнуюсь. Последние три года я только это и делаю. Но Люси пугать бесполезно. У этой девочки отменная закалка.

Одиннадцать часов. Из гаража звонит Эл-младший. Задачка решена. В топливном баке и трубке инжектора обнаружены следы сахара. Я так огорошен этим сообщением, что просто молчу.

– Сахар, – повторяет он. – Похоже, кто-то влил в топливный бак полсотни банок с газировкой. Если хочешь вывести машину из строя, лучше и быстрее способа не придумаешь.

– О господи. Вы хотите сказать, что кто-то сделал это специально?

– Выходит, что так. У банки с газировкой рук-ног нет, и сама себя открыть она не может. Значит, кто-то решил сыграть с вами злую шутку.

– Наверно, это случилось, пока мы сидели в ресторане. До этого машина была в полном порядке. Но послушайте, какой смысл в подобном вредительстве?

– Мало ли, мистер Гласс. Может, подростки пошалили. Здесь такие штуки частенько проделывают. А может, у кого-то зуб на ньюйоркцев. Увидел ваши номера и решил проучить.

– Бред какой-то.

– Не верите, а зря. В этих краях чужаков не любят, особенно из Бостона и Нью-Йорка, хотя случалось мне видеть придурков, которые задирали людей из соседнего Нью-Гемпшира. Вчера в бар «У Рика», на 30-м шоссе, заглянул парень из Кина, отсюда рукой подать, так один местный пьянчужка – не буду называть по имени – сломал об его голову стул. «Вермонт для вермонтцев! – орал он ему. – Вали отсюда!» Горячая у них там получилась дискуссия. Если бы кто-то не вызвал копов, до утра бы, наверно, выясняли отношения.

– Прямо какая-то Югославия.

– Вот-вот. Эти идиоты готовы убить за свой клочок земли, и горе всем, кто из другого племени.

Еще минуту или две Эл-младший сокрушается по поводу того, куда катится мир, и, по всей видимости, при этом печально трясет головой. Выговорившись, он возвращается к моему покалеченному седану. Он собирается основательно промыть мотор и трубку инжектора. Придется поменять свечи, крышку распределителя системы зажигания, еще кое-какие мелочи. Неважно, думаю я, слушая длинный перечень, главное – чтобы моя старушка снова завелась. К концу дня Эл обещает поставить ее на колеса. Они с отцом, на моем «олдсе» и на своей машине, вечером, скорее всего, пожалуют к нам в гости. На худой конец, завтра утром. Во что это мне станет, я даже не спрашиваю. Мысленно я в Югославии. Я думаю об ужасах Сараева и Косова, о тысячах безвинных жертв, которые погибли по той лишь причине, что отличались от своих убийц.

* * *

До обеда я брожу один по территории наедине со своими мрачными мыслями. С утра все пошло наперекосяк, я физически ощущаю тяжесть окружающего мира. Непроницаемость Люси, растущее беспокойство по поводу ее матери, злобное нападение на мою машину, беспомощность перед геноцидом, творящимся здесь и там, – всюду зло правит бал, и нет от него спасения. Даже на зеленом вермонтском холме. За запертыми дверями воображаемого рая под названием отель «Житие».

В поисках контраргументов, дабы привести весы в равновесие, я начинаю думать о Томе и Хани. Хотя еще слишком рано о чем-то говорить, вчера за ужином чувствовалась перемена в его отношении к ней. Хани давно подбивала отца сменить место жительства, и, узнав от него про наш интерес к этому дому, она подняла за нас тост, а затем поинтересовалась у Тома, что́ толкает его променять большой город на медвежий угол в Вермонте. Вместо того чтобы отделаться шутливой фразой, он пустился в подробные объяснения с разными доводами, высказанными когда-то за нашим ужином с Гарри, только сейчас это звучало гораздо красноречивее и убедительнее в контексте его отчаянно-пессимистичного взгляда на будущее Америки. Том был в ударе, в глазах у Хани стояли слезы, и я ни секунды не сомневался в том, что эта женщина с большой грудью и таким же большим сердцем втюрилась в моего племянника.

А что же Том? Он начал обращать на нее внимание, говорить с ней свободнее и без агрессии, но о чем это свидетельствует? О растущем интересе или просто о хороших манерах?

Остается перенестись на несколько часов вперед. То, чему я стал свидетелем в тот же вечер, многое прояснило. Судите сами.

К тому времени, когда дело дошло до десерта, Люси уже лежала наверху в постели, а четверо взрослых успели захмелеть. Стэнли, предложив сразиться в покер, затянул монолог о своей новой жизни в тропиках под пальмой, с ромовым пуншем в одной руке и «Графом Монте-Кристо» в другой, на фоне заката и белого пляжа и набегающих морских волн, и под шумок разделывал нас под орех. После экзекуции под названием пинг-понг, которую он устроил мне недавно, трудно было ожидать чего-то другого. Этот человек, кажется, рожден быть первым. Он с легкостью снимал банк, пока Том и Хани, посмеиваясь над собственной беспомощностью, делали безумные ставки. То был смех двух заговорщиков, за которыми я, прикрывшись картами, незаметно подглядывал. Игра шла к концу, когда Том меня по-настоящему удивил.

– Послушайте, зачем вам ехать в свой Брэтлборо? – обратился он к Хани. – Дело за полночь, к тому же вы прилично выпили.

Что это, просто хорошие манеры или завуалированная попытка затащить ее в постель?

– По этой дороге я проеду с закрытыми глазами, – ответила Хани. – Так что вы, дружище, за меня не беспокойтесь.