– Хотите чаю? – негромко спросил Третьяков-старший. Лицо Балуева сделалось глупо-натужным – словно он силился понять совершенно незнакомый ему язык. Потом заторможенно переспросил:

– Ча…ю?

– Чаю, – подтвердил Борис Игоревич, вставая. – Сейчас выпьем чаю, а вы пока подумайте: откуда мы такие-из-себя-имперцы-герои-в белом взялись? С каких полок нас достали и кем у нас отцы были? Подумайте за чаем, ну а потом поговорим о деле… Пойдёмте, Ольга Ивановна спит уже, конечно, но чай я и сам заварю…

…Когда за спиной застучали шаги и голос Володьки окликнул: «Денис!» – Третьяков-младший только волнообразно дёрнул плечами. Сидя за столом с поджатыми ногами, он выстругивал в свете лампы какой-то завиток из мягкой деревяшки – чтобы занять руки. Спать перехотелось – он думал сразу над поздним странным визитом Балуева и предложением Олега, который, к слову сказать, давно спокойно сопел внизу их с Володькой двухъярусной кровати.

– Денис! – Володька, мокрый от дождя, тяжело дышащий – то ли от бега, то ли от волнения, – подлез почти под руку. – Ну Денис же!

– Олегу скажи, если добудишься… и вообще – спать марш… – пробормотал Денис. Из-под острого лезвия закипала тоненькая прозрачная стружка. В другое время Володька затих бы и просто молча смотрел – его поражало и восхищало, сколько всего умеют руки Дениса. Но сейчас…

– Денис же! – Володька выкрикнул это отчаянно и затеребил старшего мальчишку за рукав. – Франца Ильича около его дома сегодня вечером избили… сильно. С ним сейчас… мама. Может быть, он даже…

Володька не договорил страшного слова.

Нет, не потому, что испугался его смысла. Уличное дитя, он отлично знал, что это такое. Но…

Денис окаменел. Потом повернул голову – медленно и спокойно, но Володька сказал:

– Ай! – и шарахнулся от стола, сел на кровать, ударившую его под коленки.

Таких страшных глаз, как сейчас у Дениса, Володька не видел ни у кого и никогда. Они были заряжены чем-то таким… таким… что Володька примёрз к кровати. По таким глазам промахивается в упор самый лютый, самый бесстрашный враг – и ничего не успевает сделать до того, как голые руки обладателя глаз сломают ему шею…

– Кто? – спросил Денис и сел удобнее.

– Не знаю, – замотал головой Володька. И перевёл дух – нет, это был Денис, родной и знакомый… – Но я узнаю. Обязательно.

– Узнай, – кивнул Денис. – Завтра. Обязательно.

И вернулся к резьбе.

В ночь на первый день здешней бесснежной и сырой зимы дул ветер. Он поднялся с закатом и до трёх утра беспощадно трепал лес, гулял по улицам, гремел всем, что было плохо закреплено, гнул деревья, ломал ветви, сбрасывал со склонов на Голодном лавины и, казалось, собирался сорвать с орбиты всю Землю. Это был самый настоящий ураган.

А Денис опять ночевал не дома. Опять «так получилось», как он для себя объяснял подобные частые казусы. Он попал в ураган на юго-восточных прудах, куда пришёл пешочком проверить, что там наработали в прошлые выходные. Вообще-то это делал чаще всего Олег, но как раз вчера утром он с братьями Раймонд и Генкой отпросился на латифундии – «посмотреть-понюхать», как выразился Олег. И Денис явился на пруды сам, по дороге не переставая изумляться, до чего тут странная зима. В Петрограде в это время уже лежал бы… в смысле, уже лежит снег. Правда, ураганы и там шли бы – причём не так, как тут – в кои-то веки собрался! – а один за другим пёрли бы и пёрли с моря, и было бы вдобавок очень сыро, ещё сырее, чем тут…

…На прудах, собственно, поменялось ещё многое. Два зарыбленных пруда, от которых Совет Латифундистов чаял иметь новые прибыли, были переданы посёлку. Недалеко от строившегося геотермального комплекса, на соседнем пруду, лобановским кооперативом «Дружба» намечался городской пляж, к нему прокладывали дорогу и собирались открыть всё к лету, к имперскому празднику Дня Защитников русского моря[20]. А ещё чуть подальше пионерам выделили место под лодочную станцию.

Строили они её сами – благо руки у всех росли, откуда надо, а типовые проекты подобных зданий уже давно печатались в пионерских журналах. Кстати, это был второй по счёту «удалённый объект». Первым стало пионерское стрельбище, появившееся-таки возле того самого ручья, где ребята остановили обезумевшую орду. Теперь место сделалось вполне окультуренным, с постоянным дежурным, с надёжным складом, с навесом для отдыха и небольшим крытым тиром, а основная дистанция была размечена до 300 метров и даже оснащена подвижными мишенями (правда, ещё примитивными), собранными в одной из отрядных мастерских. А на лодочной станции пока что ничего, кроме причала и сборного домика, который как раз и закончили ставить неделю назад, не было.

Вот именно на ней Денис и застрял. Он вообще-то быстро осмотрелся и собирался уже идти домой – но увы, не удержался и, раздевшись, прихватил одно из охотничьих копий – их с десяток хранилось в шкафу в домике, просто-напросто тонких металлических прутьев в рост человека с острыми заершёнными концами. С этим орудием местные мальчишки охотились на рыбу, ещё когда это считалось «нарушением священного права частной собственности» и почему-то «злостным браконьерством», угрожало штрафами, сроками лишения свободы и так далее. Но эта глупость осталось в прошлом, и Денис совершил обычное для мальчишки его возраста безумство – распахнул дверь, пулей пролетел к воде по мосткам и, не тормозя, чтобы не передумать, с воплем спрыгнул в холоднющую воду последнего дня здешнего ноября…

…Денис давненько не нырял вот так. У него резко перехватило дух, мальчишка себя выругал – так можно и разрыв сердца заработать. Но почти тут же задвигался, крутнулся, вытягиваясь в колеблющуюся струнку, – и поплыл глубже, где уже в зимнем сне мирно колыхались на откосе из чёрного песка более светлые водоросли. Неожиданно ему вспомнился Войко – и взгрустнулось: а ведь он, Денис, про него и не вспоминает… почти. Как он там? Денис написал ему семь писем, получил в ответ восемь, а последний месяц… О! Кажется щука…

…Свою добычу – щуку и двух больших, похожих на серебристые тарелки карасей – Денис тут же обезглавил, выпотрошил и зажарил сбоку от причала. Там уже был кем-то налажен удобный очажок – жестяной ящик с дырками у дна, стоявший на тонких металлических ножках. У стены дома были сложены аккуратно закрытые старой термоплёнкой от влаги сухие дровишки, а крупная сероватая соль нашлась в домике; пока он опять бегал внутрь – растираться посильней и одеваться, его колотило, зуб на зуб не попадал – рыба почти пожарилась. Оставалось пару раз перебросить её с боку на бок, сглатывая слюну при виде золотисто-коричневой корочки, – и можно было поужинать.

Денис ел прямо с огня, обжигая и облизывая пальцы, поглядывая на пруд и на горы, где над лесом виднелись мачты струнника. Улыбался – то задумчиво, то просто весело. А пока ходил сбрасывать в воду кости (плавников и прочих хвостиков не осталось – Денис их прожарил до хруста и беспардонно сожрал), пока прибирал за собой – со стороны дороги через перевал быстро потянуло густую клубящуюся черноту. Один её вид как бы предупреждал: люди, по домам, сейчас начнутся суровые дела.