…А отец-то пьян наверняка. Как почти всё последнее время. Что-то случилось у них, что-то, связанное со штейгером Балуевым. Юрке ничего не говорили, но он сам всё видел… и боялся спрашивать.

Он вообще боялся последнее время постоянно…

…– Пинаев, поговорить надо.

Юрка вздрогнул. Тень, в которой он не сразу опознал Дениса Третьякова, выросла перед ним так неожиданно, что он едва не шарахнулся в сторону и не вскрикнул. Но быстро опомнился и бросил:

– Не о чем говорить. Дай пройти.

Шедшие с ним выдвинулись было вперёд. Денис остался неподвижен, только слегка улыбнулся. А из кустов справа и слева и на дорожке сзади тихо выросли ещё шесть теней. Приятели Юрки заоглядывались. Сам он что-то пробормотал. Денис, по-прежнему чуть улыбаясь, сообщил:

– Пинаев, если у твоих дружков там ножи или прочие кастеты – не надо. Вырвем с руками и ноги заодно перешибём, чтобы спокойно дома полежали и подумали о своём поведении. Ты им скажи, чтобы с ребятами отошли воооон туда и в сторонке постояли, пообщались – про погоду там, про Новый год, он уже скоро… А мы с тобой всё-таки поговорим.

Лицо Юрки стало откровенно беспомощным. Он ничего не сказал, но его спутники без команды безропотно и тоже молча пошли в ту сторону, куда их повели – беззвучным вежливым конвоем – друзья Дениса. Юрка проводил их злым и бессильным взглядом. Потом снова смерил глазами так и не сдвинувшегося с места Третьякова-младшего. Тот был в форме, но босой, мокрый и улыбающийся. Юрка ненавидел эту улыбку – с самой первой летней встречи на прудах.

И боялся её. Боялся, потому что никак не мог понять, как такое получается – приехавший из дальнего далека один-единственный мальчишка с этой улыбкой перевернул весь ребячий… и не только ребячий… мир Седьмого Горного, как ему хотелось. Непонятно. И страшно.

– Говори, – сказал он коротко, пытаясь сохранить остатки гонора.

– Говорить будешь ты, а я только спрошу, – уточнил Денис. – Что ты три дня назад делал у дома Франца Ильича? – Юрка вытаращился испуганно и непонимающе, а Денис продолжал: – Пинаев, ты дурак, конечно, но ведь не можешь не понимать, что мы-то – мы – всё видим и знаем. И в посёлке, и в округе. Так что ты там делал?

– Это не я, – быстро и хрипло произнес Юрка, сразу поняв, о чём идёт речь, – и попятился. Денис остался стоять и предупредил:

– Бежать не надо, потому что некуда.

Юрка остановился, повторил с жалким вызовом:

– Это не я!

– Не ты, я знаю. А вот виноват будешь ты. И пойдёшь в колонию ты, – пояснил Денис. – А если Франц Ильич умрёт… – Третьяков-младший перевёл дыхание. – Если Франц Ильич умрёт, то мы тебя и в колонии достанем. И убьём. Потому что тысяча таких, как ты, его одного не стоят. Понял?

– Я не делал ничего. – Юрка замотал головой, и в его глазах плескался настоящий ужас. Денис неожиданно понял, что это ужас не за свою лично судьбу. – Третьяков, ну слышишь ты, я ничего не делал! Ну поверь ты мне, а?! Я там только…

– Что ты там только? – не упустил миг Денис. И ошарашенно расширил глаза.

Потому что Юрка заплакал. Заревел навзрыд, обеими руками совершенно по-детски размазывая по лицу слёзы и бормоча какие-то обрывки:

– Я не виноват… это всё они… их даже отец боится… я не делал ничего… я только дом показал, постучался, сказал, кто… и… и… и убежал сразу…

Он был жалок и отвратителен. Денис брезгливо скривил губы, меряя безжалостным взглядом хлюпающего Юрку. Беспощадный, как все мальчишки, Третьяков-младший разве что не сплюнул. Но… но уже через несколько секунд отвращение неожиданно сменилось такой же мальчишеской жалостью – безоглядной и нерассуждающей. Взрослый опытный человек не поверил бы этим слезам, но Денис, движимый в жизни инстинктами подростка, был куда более безошибочен, хотя и не смог бы объяснить своих душевных движений. Нет, он не изменил отношения к Юрке. Но его слёзы – не истерика, рассчитанная на сочувствие, а именно слёзы, горькие и безудержные, – подсказали Денису, что всё не так просто.

– Пинаев, – тихо сказал он, и Юрка поднял несчастное, мокрое от слёз лицо – с какой-то надеждой в глазах. – Юрка. Слушай. Пошли к моим. Всё отцу расскажешь.

Юрка замотал головой, разбрызгивая слёзы. С трудом, хрипло, сглотнул и признался:

– Они отца убьют. И… и всех убьют. Денис, они могут. Я тебе точно говорю.

– Они никого не убьют, если действовать быстро. – Денис подошёл вплотную. – Юрка, ты так и будешь жить – в страхе? Или дождёшься, когда вас всех втянут в такие дела, что за них и правда – только смерть? Балуев не испугался, а если ещё вы поможете…

– Отца всё равно в тюрьму посадят… – тоскливо прошептал Юрка, вздрогнувший при упоминании штейгера. – Или даже повесят… всё равно уже… и меня с ним по… по… посадяаааат…

– А мама твоя?! А брат?! – Денис тряхнул его за плечи. – Ну нельзя так! Нельзя! Что вы за люди такие?! Сами пинаете слабых, а те, кто сильней, те вас… сколько так можно?! Юрка, пошли к моим!

Юрка замер, глядя в глаза Денису. Медленно пошевелил губами. И вдруг тряхнул головой – яростно, решительно:

– Идём! Пошли!..

…– Вот и получается, Валерия Вадимовна, что я профнепригоден. – Кенесбаев поставил чашку с остатками чая и грустно вздохнул: – Я, знаете ли, всегда думал, что я хороший полицейский. Не только как человек, хотя это и было не так уж часто в наших местах и на этой службе… но и как профессионал. Именно как профессионал. Своим профессионализмом я всегда гордился, это для меня был смысл жизни – как видите, я даже женой не обзавёлся… Однако последние события эту мою утешительную для меня теорию опровергают… Можно ещё чайку?

– Не думаю, что вы стали хуже работать. – Третьякова подлила гостю чая, тот поблагодарил кивком. – Просто сейчас очень непривычные для вас условия. Вы раньше ведь и не задевали всех тех язв, которые вынуждены вскрывать сейчас.

– Задевал… – задумчиво возразил Кенесбаев и сухо рассмеялся. – И каждый раз дул на потревоженное место и оставлял его в покое… с извинениями. Возможно, вы и правы. Даже наверняка правы. Но что это меняет? Честное слово, если бы позволял возраст – я бы сейчас вышел в отставку, на пенсию. Уехал бы в степь на востоке… Пусть моё место займёт кто-то из молодых, у кого профессионализма поменьше, а вот взгляд на вещи посвежее.

Послышалось приветственное могучее «грав!» Презика. Громко хлопнула дверь во двор. Ольга Ивановна возопила: «Куда?! Да что ж такое…»

– Денис, ты?! – изумлённо повысила голос Валерия Вадимовна. И удивлённо подняла брови, когда появившийся на пороге мальчишка – вроде бы знакомый, но точно не из друзей Дениса – неуверенно, как-то судорожно кивнул:

– Здр… ась… – а через миг за ним возник и Денис. Улыбающийся и весь мокрый. В коридоре промелькнул Володька – тоже мокрый и очень быстрый и тихий. Валерия Вадимовна многообещающе посмотрела ему вслед и ласково подала голос: