Тем временем один за другим следуют различные обряды. В течение недели все члены семьи и слуги бывают в церкви на исповеди. Они идут туда в разное время, но перед этим обходят всех домашних и просят простить им все прегрешения, которые они сотворили. Сама я, еще не достигшая мудрости десяти лет, не включалась в этот ритуал, но тоже милостиво-простила всех, кто передо мной провинился, особенно Сашеньку.

В четверг святой недели мы по обычаю всей семьей были в церкви на вечерней службе. Читались Страсти Господни по Евангелию, в двенадцати частях. Мы стояли, внимая словам, со свечами в руках. Между чтением каждой части свечи гасили. Затем начались молитвы, и томительно прекрасно пел хор. За исключением великолепной полуночной службы о Воскресении, именно эта служба всегда была моей любимой.

И все же, как ни любила я ее, но стоя в шубе и валенках, изнывая от тепла множества свечей, я испытывала острую боль в плечах, которая распространялась по всей спине и становилась нестерпимой. Поэтому, не дожидаясь конца службы, я пробиралась к выходу, искала скамью в каком-нибудь углу, предусмотренную специально для бабушек и дедушек, которые тоже не выдерживали всю службу на ногах, и, к стыду своему, сидела с ними.

На следующий день мы снова шли в церковь. Тело Христа было снято с креста, икона в человеческий рост лежала перед Святыми вратами, ведущими в святая святых, куда женщинам входить не разрешалось. Подходя к иконе, молящиеся клали перед ней цветы. Бабушка, выращивавшая гиацинты в горшках, делала из них букет и клала его в ногах Христа. Надо сказать, что живые цветы в то время были большой редкостью в наших краях.

В воскресенье утром я проснулась от необычного оживления в доме. Михайло и Яшка носили из подвала маленькие столики и ставили их в столовой вдоль стен, раздвигали главный стол. Ириша и Капочка, стоя у разных его концов, расстилали белоснежную скатерть из дамаста, узорной камчатной ткани. Все суетились, даже Марга, не склонная утруждать себя, носила на подносе тарелки и бокалы и расставляла их на сервировочном столе.

Внизу, на кухне, где требовался бабушкин опыт, украшали окорока, глазуровали телячьи ножки, заливали в желе маленьких осетров, выкладывали на блюда семгу и всячески украшали ее, раскладывали икру, маринованные грибы, соленую селедочку и прочие закуски. Бабушка с помощницами Дуней и Грушей работала споро, сосредоточенно. Ее умелые руки так и сновали над блюдами.

Так как пасхальные торжества длятся несколько дней, все нужно готовить в больших количествах и передавать Ирише, которая уносила блюда наверх, в буфетную — длинную узкую комнату, примыкавшую к столовой. В этой комнате был люк. Ступени вели в холодную кладовую, вдоль стен которой тянулись каменные полки. Туда ставили блюда, приготовленные впрок.

Поздно вечером подготовка к празднику достигла своего апогея — был накрыт стол. В центре его возвышалась пирамида крашеных яиц — красных, золотых, голубых, зеленых; она царила над столом. Вокруг пирамиды располагались всевозможные блюда: нежно-розовые окорока, сливочно-мягкая телятина, черная и красная икра, «пасхи», куличи, ромовые бабы. И наконец — пылающие цвета ликеров и различных сортов водки. Завершающий штрих в оформление праздника вносили вазочки с голубыми гиацинтами.

До сих пор запах гиацинтов неизменно вызывает у меня воспоминания о богатстве пасхального стола. Таких пасхальных пиров будет в нашей семье немного. С каждым годом они станут все скромнее и под конец исчезнут совсем.

Последние часы поста подходили к концу, и наша семья начинала готовиться к полуночной службе о Воскресении. Дома осталась только бабушка, которая должна была встретить всех после церкви. Я, страстно желая пойти в церковь вместе со всеми, выпросила обещание, что если пойду спать пораньше, то меня разбудят и возьмут с собой. Заручившись этим твердым обещанием, я отправилась в постель и тут же крепко заснула.

Мне снится, что по дому ходят какие-то посторонние люди. Голоса кажутся знакомыми, но я не узнаю их. И вдруг появляется мама и стоит в ногах моей кровати. Она в красном платье, украшенном бежевым кружевом, и держит пасхальное яичко. Мама такая красивая! Мне хочется, чтобы сон продолжался. «Я не хочу идти на службу», — говорю я. Мама смеется и склоняется надо мной. «Христос воскресе», — говорит она со своим милым акцентом. Я открываю глаза. Это правда: мама целует меня и подает мне пасхальное яичко. Позади мамы — отец.

— Христос воскресе, моя дорогая, — говорит он и берет меня на руки.

— Где Гермоша? — спрашиваю я.

— Он спит, — отвечает папа.

Оказывается, бабушка давно знала, что родители приедут к пасхе, но ей хотелось сделать мне сюрприз, чтобы это был пасхальный подарок. Они должны были приехать днем, но выехали из Санкт-Петербурга раньше и приехали, когда я спала. Я ничего не слышала, и пасхальная служба уже кончилась.

Отец понес меня в столовую. Здесь собрались за столом наши друзья и родные. Все целуют меня, говоря: «Христос воскресе, Женечка!» — и я отвечаю, как меня учили: «Воистину воскресе».

Потом меня укладывают спать. Утром, проснувшись, я вижу своего младшего брата, сидящего в ногах моей кровати. Мы оба смеемся.

В первый день пасхи Марина, Юра, Гермоша и я отправляемся в церковь звонить в колокола. В это время детям и вообще всем кто пожелает разрешается взбираться на колокольню и звонить. Я веду Гермошу по крутым ступенькам. Наверху другие дети уже дергают изо всех сил за веревки. Когда наступает наша очередь, Марина присоединяется к нам и уверяет, что слышит звон. Я тороплюсь принести домой эту счастливую весть, что Марина не совсем глухая, что она слышит некоторые звуки. Но дедушка объясняет, что Марина не слышит колоколов, а только чувствует их звуковые колебания.

В дом все идут и идут родственники и друзья. Все приносят пасхальные яйца, и гора их растет. Некоторые яйца шоколадные, другие покрыты сахарной глазурью, некоторые из дерева или тонкого фарфора, но в большинстве это обычные вареные яйца, раскрашенные многоцветными узорами.

Дядя Володя, может, чуть трезвее обычного, принес сестре простое яичко, полностью расписанное прелестными полевыми цветами. Крошечные цветы, точные в малейших деталях, исполнены тонкого мастерства. Бабушка растрогана. Дядя Володя угостился и, как обычно, тихо исчез, никем не замеченный.

Пришел дядя Митя.

— Христос воскресе, Женечка! — крикнул он мне и, высоко подняв, трижды поцеловал.

— Воистину воскресе, — робко ответила я, чувствуя себя так, будто меня обнимает огромный медведь, одетый в красную шелковую рубаху и бархатные штаны.

Все кормилицы, конечно же, тоже здесь, пришли из разных деревень, принесли маленькие подарки, каждая — своему питомцу. Серафима, выкормившая моего отца, подарила мне и Гермоше по деревянному пасхальному яичку, окрашенному в алый цвет. Когда его откроешь, в нем обнаружится другое, и так дальше — несколько яичек разного цвета, каждое меньше предыдущего. Последнее крошечное яичко было размером с земляной орех.

Вручив нам подарки, обменявшись пасхальным приветствием со всеми членами семьи, Серафима все свое внимание перенесла на отца. Оставшееся время она просидела рядом с ним, называя «сынком», задавая множество вопросов, вела долгий серьезный разговор, часто чокаясь с ним вишневой наливочкой. Казалось, что для нее больше никто не существовал.