А она вновь вернулась на то самое место, то, какое ей было не по душе. То самое, где она знала: по всей справедливости, оно из такого, чего она никогда не смогла бы себе позволить.

Он проснулся, превосходно понимая, где он, и помня все. И все же ночь воспринималась отдаленной, словно что-то, сделанное, когда был пьян. Нечто, что трезвым утром вообразить труднее. Он открыл глаз.

Она лежала справа от него, как и полагалось. Сна ни в одном глазу, оперлась на локоть и рассматривала его. Ему захотелось протянуть руку, посмотреть, возьмет ли она ее, но — не сделал.

— Привет, — тихо произнес он.

— Привет.

— Тебе хорошо?

— А то! С чего бы мне, да не хорошо? — Какое-то время они лежали рядом, молча, никак не касаясь друг друга. — Ты всю ночь спал с повязкой на лице. Тебе разве не неудобно?

— Признаться, да. Неудобно.

— Когда-нибудь тебе ее придется снять, когда рядом со мной будешь.

— Когда-нибудь.

— На самом деле жуть?

Этого он объяснить не мог. Того, что это не ужас, какого ожидали: может быть, людям даже больше понравилось, если бы то была жуть. Ужасно, нет ли, но их успокаивал вид хоть какого-то следа глаза, хоть какого-то свидетельства, что он в свое время существовал, как то природой и назначено.

— Это одновременно и лучше, и хуже того, что ты ждешь.

Она юркнула поглубже под одеяло и устроилась головой у него на груди.

— Знаешь, о чем я думала, лежа тут?

— Нет. О чем?

— А я о том думала, что придется тебе «заплатить другому».

— Мне? Почему мне? Может быть, он это для тебя устраивал. Ты его мать, как-никак.

— Ничего подобного. Я видела его рисунки. Там в одном из кругов твое имя значилось.

— Вообще-то, по-моему, его идея была в том, чтобы поженить нас.

Арлин замолкла, отстранилась, поднялась и принялась одеваться.

* * *

Еще до того как выскользнуть из дома, он услышал возню Тревора на кухне: судя по звукам, кашу себе намешивал. А выйти из дома нельзя было никак, не пройдя мимо кухонной двери.

Рубен неожиданно замер в коридоре, и Арлин сходу ткнулась ему в спину.

— Что стряслось?

— Тревор встал.

— Ну, конечно же, Тревор встал. Он позже шести никогда не спит, даже в выходной день.

— Как-то неловко получается.

— С чего это?

— Я его учитель.

— Ну-у?

— Даже не знаю, что ему сказать.

— А попробуй-ка сказать правду, а?

И то. Точно. Правду. Кое-что Тревору уже известно, все же Рубен не очень-то расчитывал вот так, немедленно и откровенно, это обсуждать. Теперь же, похоже, выбора у него не было. Он вошел на кухню, где Тревор, сидя за столом, заливал молоком нелепо громадную порцию воздушного риса.

— Привет, мистер Сент-Клер.

Рубен сел рядом с ним за стол. Арлин, обогнув их, прошла к плите и спросила Рубена, что из яиц ему больше по вкусу.

Опешив, Рубен поднял голову:

— Кому, мне? А-а. Я не полагал, что остаюсь.

— Куда-то надо идти?

— Э-э, нет. В общем-то, нет. Спасибо. Как для себя готовите, так и чудесно подойдет.

— Омлет, значит.

Рубен вновь обратился к мальчику:

— Ты, Тревор, кажется, не удивлен, видя меня здесь.

— Машина ваша, — пожал плечами Тревор, — у крыльца.

— Метко замечено.

— Вы у нас всю ночь провели?

Рубен бросил взгляд на Арлин: скорее молчаливый призыв о помощи, если по правде, — но она была занята возней с конфоркой, стараясь ее разжечь. Несомненно, она все слышала, однако предоставила Рубену самому выпутываться.

— На самом деле, Тревор, да. Провел.

— Круто. — Тревор взял с соседнего стула воскресную газету и принялся за просмотр цветных комиксов.

— Для тебя в этом есть что-то сложное, Тревор? — Вопрос казался глупым даже самому Рубену, когда он произносил его, потому что большинство мальчишек не пользуются словом «круто» для обозначения того, что сложно. Реакция столь разительно отличалась от ожидаемой, что он, похоже, не дослушал слова мальчика до конца.

— Практически то была моя идея.

— Еще одно меткое замечание.

— А вы с мамой собираетесь пожениться?

— Немного рановато думать об этом. Однако мы с твоей мамой на самом деле нравимся друг другу.

— Я так и знал, что понравитесь. Так я и знал. И, конечно, надеюсь, что вы поженитесь. Не слишком-то много у меня новых идей для моей затеи.

Из книги «Говорят знавшие Тревора»

Когда в тот вечер я добрался до дома, то по межгороду позвонил Лу.

— Ничего себе! — воскликнул он. — Тебя уложили. Потрясающе. Жаль, не могу похвастаться тем же.

Я попробовал объяснить, что чувствую в этом какую-то нечестность. Объяснить это было нелегко. Единственное, что я мог привести в качестве примера, это свой стыд, когда Тревор увидел меня на следующее утро. Ощущение, что своим присутствием там я делаю ему плохо. Лу спросил, походило ли на то, что Тревор был против, и я вынужден был сказать ему правду.

Лу заметил, что единственный, кто чувствовал себя странно, это я. Я решил: это означало, что беспокоился я попусту. Привычное для меня дело. Моя особенность. По-моему, именно это я хотел от него услышать. Что мое беспокойство ни на чем не основано, как тень, за которой нет ничего материального, затем, после того как он сказал бы мне так, ощущение исчезло бы, словно тень, смытая светом.

Только Лу сказал не так. Он сказал, что я единственный, кто чувствовал себя виноватым, и я единственный, кому были ведомы мои намерения. Возможно, мои намерения были бесчестными.

Я постарался отрешиться от его вывода, но в ту минуту, когда он делился им, ощутил, как меня накрыло огромной волной стыда. Я признался Лу в том, чего никогда ни перед кем не произносил вслух. Арлин была не совсем той, что рисовалась мне как пара. Она не была той, кого я с великой гордостью внес бы в комнату на своих руках.

— Иными словами, — отозвался Лу, — ты ее стыдишься.

— Этого я не говорил.

— Еще как сказал.

Все эти мысли разом завертелись у меня в голове, даже дышать стало трудно. Стало понятно, чего во мне она боялась больше всего. Того, что я смотрел на нее свысока. В основе самых больших страхов всегда есть крупица истины. Этим-то они и так гадки. Есть ли у нее подруга, думал я, с кем она так же могла бы поделиться? Может ли она, думал я, рассказывать про мое лицо и про то, насколько трудно находиться физически близко ко мне?