электрических свойств боковой линии интересна и связь ее осязательных свойств с другим поведением рыб – скосячиванием.

Когда видишь скосячивание воочию, оно кажется чем-то сверхъестественным: в мгновение ока косяк рыб резко разворачивается – первый становится последним, а последний первым. Увидев такое, неизменно начинаешь подозревать влияние каких-то скрытых полей или гигантского разума. Скосячивание выглядит так, будто сотни рыб в один момент принимают коллективное решение повернуть в ту или иную сторону. Однако, как бы оно ни выглядело, осуществляется скосячивание путем очень быстрого восприятия, решения и действия каждой рыбы в отдельности.

Как только я узнал об осязании на расстоянии, скосячивание тут же лишилось львиной доли своей таинственности; боковая линия – как раз такая система, которая может помочь рыбам скосячиваться. Что меня в этой связи удивляет, так это противоречивые результаты исследований, где непосредственно изучалась роль боковой линии в скосячивании{160}. Ряд авторов заявляет, что практически все аспекты скосячивания обеспечиваются зрением, – утверждение, которое снова ввергает меня в растерянность относительно того, что же там на самом деле происходит. Некоторые виды рыб способны скосячиваться, как минимум частично, даже если ученые выключают их боковую линию, но вот другие, по всей видимости, на нее полагаются. Вероятно, самые развитые формы скосячивания устроены отлично от всех остальных. Не все его аспекты обеспечиваются скоростной координацией в долю секунды.

Я провел массу времени под водой, наблюдая за беспозвоночными, а рыбами, если честно, всерьез заинтересовался, только взявшись писать эту книгу. Однажды, начиная работать над этой главой, я нырял в холодном зимнем море недалеко от Сиднея. Там я наткнулся на необычно большую стаю рыб, которых и раньше здесь встречал, – флейторылов{161}. Флейторылы – почти гротескно тонкие рыбки длиной около 60 сантиметров. Я решил понаблюдать за группой из четырех особей.

Четверть тела флейторыла составляет голова и собственно рыло, половина длины приходится на тело, а остальное – это длиннющий, тонкий, как ниточка, хвост. У головы расположена пара крошечных, практически невидимых плавничков; чуть ближе к хвосту есть еще одна. Плавнички эти почти прозрачные, не больше картонного конвертика для спичек – маленькие для шестидесятисантиметрового тела. За парой хвостовых плавников, которые еще меньше, подобно антенне тянется серебряная нить хвоста. Крошечными плавничками рыба мягко проталкивает себя сквозь воду. Флейторылы – коварные хищники, к жертве они подкрадываются незаметно: их крошечные плавнички трудно увидеть, кроме того, я думаю, они практически не тревожат воду. Подобравшись ближе, они нападают.

В воде флейторылы неуловимы: только что ты их видел, и в то же мгновение они ускользают, хотя и недалеко. Иногда я терял их из виду, но тут же снова замечал: четыре каллиграфические линии, будто начерченные сначала под одним углом друг к другу, а затем сразу под другим. Почитав про них, я узнал, что хвост-антенна – это продолжение боковой линии. То, что выглядит как антенна, и есть антенна, настроенная на тончайшие вибрации, дрожания и завихрения воды. Не успел я представить себя на месте существа с телом как одно огромное ухо, опущенное в плотную воду, я наткнулся на рыбу, которая носит при себе радарную вышку – боковую линию на тонком, как ниточка, хвосте.

Я уже пытался представить себе, как ощущают мир осьминог и креветка. Креветка заполняет пространство телом, из которого во все стороны торчат разнообразные твердые части. Среди всех этих тросточек и лопаточек есть и полдюжины чувствительных антенн. Мягкие щупальца осьминога обладают хорошо развитой чувствительностью – все, к чему прикасается осьминог, он пробует на вкус, и реакция на вкусовое ощущение частично определяется самой конечностью. И вот мы добрались до рыб. Рыба ощущает мир не в категориях вкуса, но в категориях движения, она чувствует, как ее тело рассекает воду, ей доступно осязание на расстоянии, похожее на слуховое восприятие. Движение – призвание рыб; движение, свободное, как полет в трехмерном пространстве, движение, воспринимаемое всем слушающим телом.

Другие рыбы

Мы проследили несколько стадий эволюции рыб, которая началась с трехсантиметровой рыбешки, обитавшей в кембрии, продолжилась пластинокожими рыбами покрупнее и сделала гигантский шаг вперед с появлением челюсти. По пути некоторые рыбы стали довольно умными{162}. Поначалу, особенно в свете вопросов, рассматриваемых в этой книге, их путь к сообразительности несколько озадачивает.

Я уже писал, что единственным животным, за исключением некоторых птиц и млекопитающих, одолевшим адаптированную версию зеркального теста на самосознание, стал губан – рыба-чистильщик. В лабораторных экспериментах рыбы демонстрируют умение считать объекты. К счету они явно прибегают как к последнему средству, только если не могут использовать другие подсказки, но дельфины и люди поступают точно так же. Рыб учили узнавать музыкальные стили – отличать блюз от классики, причем смена исполнителя не сбивала их с толку, а значит, они ориентировались не на стиль конкретного музыканта. Чтобы уметь такое, нужно обладать зачатками абстрактного мышления. Внутри рыбы не так уж и мало всего происходит.

С первого взгляда непонятно, для чего рыбе такая сложность, учитывая, что управлять ей нужно телом, которое не слишком много способно делать. Подход к эволюции разума, который я здесь разрабатываю, придает особое значение эволюции действия. Рыбы плавают и умеют двигать челюстью (что еще раз подчеркивает ее важность), но это и всё – их поведенческий репертуар крайне ограничен: они практически не способны манипулировать предметами, особенно если сравнивать их с другими животными, прежде всего членистоногими и головоногими.

Почему же тогда рыбы (пусть и не все) стали такими умными? Для начала нам нужно правильно сформулировать вопрос. «Для чего рыбам нужно быть умными?» – вопрос неверный. Дело тут не в необходимости, но в превосходстве над другими. Если бы вы были рыбой чуть умнее среднего по популяции, смогли бы вы тогда добиться чуть большего успеха, особенно учитывая затраты на построение и поддержание работы крупного мозга? Если это действительно пошло бы вам на пользу, то что послужило бы толчком для развития такого преимущества?

Ответ на этот вопрос в значительной степени кроется в том факте, что рыба – в гораздо большей степени социальное животное, чем кажется с первого взгляда. Рыбы постоянно взаимодействуют с себе подобными. Интенсивное социальное взаимодействие усложняет среду и очень часто становится двигателем эволюции разума. Первоначально этот принцип был выявлен для приматов: среди них особенно крупным мозгом обладают виды, которые ведут общественный образ жизни, но похоже, что рыб это тоже касается{163}.

Большинство известных нам видов рыб как минимум какую-то часть жизни проводят в компании себе подобных{164}. Они оказывают предпочтение своему виду, и особенное – кровным родственникам. Во многих случаях рыбы способны узнавать конкретных особей; некоторые виды рыб предпочитают сбиваться в косяки с теми, кто им знаком. Поехав понырять перед самой отправкой рукописи в издательство, я заметил под небольшим уступом рыб четырех разных видов. Крупный сом, мурена, пятнистая желто-зеленая треска и колючая скорпена отдыхали в такой близости друг к другу, что соприкасались телами. Вообще, рыб там было немного, а свободного места хоть отбавляй, но эти рыбы явно предпочитали общество друг друга. Мое появление нарушило идиллию; довольно скоро треска раздраженно встрепенулась и удалилась, проскользнув мимо меня. Можете ли вы себе представить, чтобы какие-то дикие животные стали бы так поступать – мирно соседствовать с представителями трех других видов? Жан-Полю Сартру (который, по странному совпадению, страдал от сильной, усугубленной наркотиками боязни раков, осьминогов и прочих морских созданий) принадлежит известное высказывание: «Ад – это другие люди»{165}. Но для рыб, похоже, другие рыбы – это рай.

Сообразительность рыб особенно ярко проявляется в их общении с себе подобными{166}. Пример тому – подражание. Подражание само по себе довольно редко наблюдается у животных, и еще реже они подражают избирательно, то есть не всем подряд, а лишь особям, которые хорошо справляются с задачей. Так поступают некоторые колюшковые,