Мы сидели за пластиковым столом на пластиковых стульях, под зонтами от солнца с рекламой «Пиво Студеное», и пили это самое студеное пиво. Вернее, пили Игорь Петрович и отец, а я смотрела на них и на пьяную в хлам парочку, танцевавшую у единственной колонки. Оттуда надрывался шансон в ритме танго, и они воображали, что танцуют именно его. Девушка откидывалась назад на руку мужчины, и ее большая грудь без лифчика почти вываливалась из выреза футболки. Он поднимал и снова откидывал девушку назад, придерживая за голую ногу.

Я чувствовала себя неловко – никогда раньше не бывала в кафе. А еще мы никогда не знакомились с туристами. Мы с отцом на рассвете собирались, шли в гараж, грузили в «Ниву» сумки с едой, огромную палатку защитного цвета, оружие и снаряжение. Удочка воинственно торчала из багажника, как копье. Мы забирали туристов у гостиницы или со съемной квартиры, везли за сопку, петляли по тропам у водохранилища и останавливались в одном и том же месте, где все было приготовлено для костра и палатки.

С этими все сразу пошло не так. Сначала они попросили встретиться заранее и познакомиться. Отец отговаривался по телефону и так и эдак, но потом сдался.

– Хочет встретиться. Интеллигентный, зараза, не прошибешь.

Договорились встретиться в уличном кафе за гостиницей, вечером. Я маялась от скуки, поэтому пошла с отцом.

– Я учу сына стрелять по движущейся мишени. Мы пару раз выезжали на охоту, но в тайге еще не были. Хотя я много читал о ваших местах.

– Угу, – угрюмо отозвался отец.

– Трех дней будет достаточно, как считаете? – спросил Игорь Петрович.

Отец пустился в длинные объяснения. Оленя сейчас не возьмешь, мешает лист, и комарья развелось, опять же, из-за пожаров, и медведи лютуют на бескормице. Огонь снял зверье с насиженных мест, и оно ходит-колобродит, никак не успокоится, а с двумя детьми не с руки…

– С какими детьми? – не поняла я.

– Сережа скоро спустится, – сказал Игорь Петрович. – Ему шестнадцать. Тебе, наверное, тоже?

– Почти, – кивнула я.

Отец стал говорить, что не надо углубляться в тайгу – мол, опасно, лучше пострелять белок. Игорь Петрович был мягок, но несговорчив. Танцор оторвал ветку от большого куста лебеды, взял ее в зубы и расстегнул рубашку на груди. Девушка сделала вид, что восхищена. Пошатываясь, они продолжали танцевать.

К нашему столику подошел неуклюжий подросток, поздоровался, шумно отодвинул стул и сел. Музыка замолчала. Парочка вернулась обратно к друзьям, которые разместились на двух сдвинутых столах у барной стойки. Компания зашумела, подняла пластиковые стаканы с пивом и неслышно ими чокнулась. В темноте заквакали лягушки. Они очень старались: из-за жары пропустили брачный сезон и теперь наверстывали.

– Надо же! Я не думал, что они в самом деле так громко квакают, слышишь, Сережа?

Сережа, которому было плевать и на лягушек и, по всей видимости, на охоту, сказал «угу». Отец набычился.

Отговорить Игоря Петровича от тайги не удалось. Отец весь вечер ворчал, доставал из шкафов и из-под кровати патроны, готовил дополнительные сумки и рюкзаки. Ночью я побежала в круглосуточный магазин за средством от комаров.

– Образованный, зараза, – бурчал он, но в голосе звучало уважение.

Пришлось встать затемно, чтобы успеть подготовиться. Уже рассвело, когда мы закончили упаковывать и укладывать в машину вещи. То одно, то другое не помещалось.

Они ждали нас в холле гостиницы – бодрый Игорь Петрович и хмурый Сергей. У них тоже были сумки, и мы побросали их на заднее сиденье, чтоб не задерживаться.

К тому времени я немного научилась контролировать свое умение читать. Улучив момент, посмотрела в глаза Игоря Петровича – и тут же отшатнулась. В густом дыму или тумане было ничего не разглядеть, зато остро чувствовались боль, смерть, грусть от потери и злость на несправедливость. Сразу стало понятно, откуда у него печальный взгляд и почему так хмур и неразговорчив его сын.

Мы выехали из Гордеева по боковой трассе, через реку, потом начали петлять между сопками. Отец разговаривал с Игорем Петровичем, мы отмалчивались сзади. Я попросила Сережу помочь переложить вещи, спросила о чем-то, чтобы он поднял на меня глаза, и ничего не увидела – ни чувств, ни воспоминаний. Я не могла его прочитать, не могла провалиться в его горе и кошмарные видения. А значит – не рисковала сойти с ума.

Мы ехали до обеда. Меня начало тошнить, а хмурого соседа хотелось выбросить в окно. С Сергеем (Игорь Петрович всегда называл его полным именем) мы так и не разговорились. Он односложно отвечал на вопросы и не отрываясь глазел в окно. Один раз попросил остановиться там, где от тайги остались пики стволов и горы выгоревшего бурелома. Зашел дальше в лес, достал из чехла на груди цифровой фотоаппарат – и долго щелкал общую панораму и стволы, потом подносил фотоаппарат ближе к чему-то на земле и снова щелкал.

Наши отцы вышли из машины, открыли багажник. Мой показывал Игорю Петровичу свою двустволку. Игорь Петрович достал с заднего сиденья чехол – там оказалась винтовка. Отец крутил ее в руках, гладил ствол, прилаживался к курку и время от времени восторженно мычал. Потом Игорь Петрович достал из чехла и прикрутил к винтовке оптический прицел, и отец, казалось, перестал дышать от восторга. Он вскинул винтовку на плечо дулом в сторону от нас и прицелился.

Сергей не обращал на это внимания – он фотографировал. Как мне казалось – землю. Я вышла из машины и прошла несколько метров по сгоревшему лесу, к нему. В сплошном черном покрывале, разбивая его монолитную поверхность, пробивались вверх тонкие зеленые ростки. Их ниточки тянулись к солнцу. На некоторых, не до конца сгоревших, кустах распустились свежие листочки. Гибельный огненный смерч уже стерся из памяти, и природа спешила поскорее возродиться, выпустить вверх новые побеги, которые оплетут черные стволы. Птицы совьют новые гнезда, кабаны нароют новые гайны и натащат в них листьев и веток. Во время нереста медведицы будут выходить с медвежатами к рекам, ловить рыбу и кидать тушки им на берег. Не пройдет и года, как вернутся олени, наплодят детенышей землеройки, под обгоревшей корой оживут жучки-древоточцы и вернутся дятлы, чтобы их оттуда вытаскивать. Дождь поможет лесу забыть хлесткие огненные реки, падающие вековые ели, крики погибающих в пламени животных. Забыть, забыть, забыть… Забыть Веру, лежавшую на асфальте щекой вниз, одна нога подогнута, под головой растекается кровь. Забыть, как, плача, красила глаза тетя Оля.

– Ты чего залипла? – спросил сзади Сергей.

Он выдернул меня из оцепенения, и я, вдохнув воздуха, оглянулась на него. Сергей смотрел с удивлением, но без насмешки и осуждения и, по-видимому, ждал ответа, а я не знала, что сказать.

Громыхнул выстрел, и мы оба подпрыгнули от неожиданности.

– Не бойтесь, это Валерий Артемьевич пробует нашу винтовку! – крикнул нам с дороги Игорь Петрович, в то время как отец, не обращая внимания на нас и на наш испуг, снова прицелился вверх, в черные иголки обгоревших елей.