– Саша-а-а-а! Сашка! – закричал кто-то.

Круглов стоял в голове одной из колонн и держал один шест растяжки «Средние общеобразовательные учреждения м/о Гордеева». Я медленно подошла к нему. Голова все еще немного кружилась, хотя от свежего воздуха с каждой минутой становилось лучше.

– Давай с нами, – сказал Круглов, когда я подошла ближе.

В школьной колонне я никого, кроме Витьки, не знала. От него несло перегаром, волосы стояли дыбом, одежда была та же, что и вчера.

– Ты-то здесь откуда? – спросила я, рассматривая растяжку. Вблизи она казалась тяжелой, приходилось держать ее постоянно внатяг, чтобы надпись читалась.

– Да наши кинули клич, чтобы от школы кто-то был, я и сорвался. Ты как после вчерашнего?

Я закатила глаза.

– Я тоже, – довольно сказал Витька.

Ведущие на сцене перестали говорить, и загрохотала музыка, «Калинка-малинка» в современной обработке. На сцену выскочил вчерашний ансамбль танца из китайского города-побратима. На танцорках были высокие короны и платья, отделанные красными блестками. Они взмахивали платочками и взвизгивали.

– Что в ноты-то не попадают? – возмутилась женщина из школьной колонны. – Не репетировали, что ли?

– Да ладно тебе, дети же, – ответили ей.

Танец закончился нестройным, но эмоциональным визгом. Зрители захлопали. Ведущие объявили начало парада. Я попрощалась с Витей и пошла смотреть парад с тротуара. Зрители стояли по периметру площади, в руках – шары и флажки, на каждом – сопка с телевышкой и жирная надпись «100 лет Гордееву».

Участников парада выстроили «змейкой», и она плавно текла мимо сцены, откуда ей махали мэр, губернатор и их жены. Ведущие объявляли каждую колонну:

– Градообразующее предприятие – машиностроительный завод «Полифем»! Его история тесно связана с историей города. Основанный в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, он является одним из старейших машиностроительных предприятий современной России и всего бывшего СССР! В настоящее время на заводе трудится пять тысяч шестьсот семьдесят один человек. Выручка в прошлом году составила…

Ведущие зачитывали показатели. Выглядело это комично, но душевно, тем более что, когда колонны стали проходить мимо, выяснилось, что люди в них идут довольные, с улыбками до ушей. Некоторые уже подвыпили и радостно махали зрителям. В колонне токарного цеха у всех рабочих были черные руки. Я вытянула шею, чтобы найти своего недавнего знакомого из маршрутки, но все токари были на одно лицо. Мимо прошли хлебокомбинат, молочный завод, ИП Белобородько («за прошлый отчетный год сотрудники слепили пять миллионов триста один пельмень», сообщила ведущая), повара из «блинки» и виртуальный город «Gordeev.net» в составе двух человек – достаточно, чтобы нести растяжку.

Круглов с задором махал зрителям свободной рукой. Я кивнула в ответ, когда он проходил мимо, и тут же поняла, что он не видит меня, улыбается и машет автоматически. Под торжественные речи ведущих парад бодро прошагал мимо. С моего места было видно, как колонны рассасывались за кинотеатром, сворачивали растяжки и расходились кто куда.

Объявили, что дневная концертная программа подошла к концу. Жителей и гостей города пригласили на вечерний концерт в парке, который закончится праздничным салютом в одиннадцать.

– С днем рождения, город! – сияя, сказала ведущая.

– Расцветай, Гордеев! – подытожил ведущий.

Они поклонились и под жидкие аплодисменты оставшихся зрителей ушли со сцены. Включили гимн города.

– В тайге, затерянный в сопках, стоит городок…

Я стояла и смотрела, как разбредаются зрители, а потом вспомнила, куда и зачем шла. Отвратительное головокружение вернулось, закачался асфальт под ногами, звуки вокруг стали омерзительно громкими. Я побрела в сторону управления, понимая, что сейчас лучше вернуться и отлежаться, что Леня наверняка в патруле и я буду выглядеть дурой, если приду искать его на работу. Но я все равно шла к управлению, через весь город пешком, потому что забыла взять и телефон, и деньги. Просто шла, спотыкаясь и останавливаясь, когда голова начинала кружиться слишком сильно. На улицах было полно народу, люди кучковались под деревьями и на скамеечках. Разгоряченные взрослые спешили в гости. Нарядные дети, девочки – с бантами, мальчики – в отглаженных рубашках, все гуляли с шарами или с мороженым.

В управлении было шумно. В «обезьяннике» уже кто-то бился, проклинал ментов и обещал их порезать сразу, как только выйдет. Угрозы, однако, сменились жалобными просьбами отпустить, потому что ссать-де хочется. Я поднялась на второй этаж. Ленин кабинет был открыт, но внутри никого не было.

– Кто там шляется? – Из соседнего кабинета выглянула раздраженная девушка.

Я объяснила, что ищу Леонида.

– В патруле он. Все в патруле.

– А телефон? – спросила я, забыв, что мобильник оставила дома.

– Не даем, – отрезала она и скрылась за дверью.

Я присела на скамеечку напротив пьяного в хлам мужика в наручниках. Выставив обе руки с ободранными костяшками перед собой, он спал, привалившись спиной к стене. Из открытого рта текла струйка слюны. Внизу, в «обезьяннике», снова затряслась дверь и полились отборные ругательства. Я автоматически запоминала каждый языковой выверт, восхищаясь богатым набором слов и оборотов. Виртуозный матерщинник явно долго практиковался, прежде чем достиг таких вершин. Он грозил ментам тем и этим, так и разэдак, сзади, спереди, в рот и по-всякому. Грозил отутюжить, насадить на кол через голову, разодрать как ссаную тряпку, вынуть глаза и сделать много чего еще.

Из кабинета вышла девушка, которая со мной говорила, перегнулась через перила, крикнула вниз:

– А ну, заткнулся, синяк!

Синяк стих, и девушка, раздраженно взглянув на меня, скрылась в кабинете. Как только хлопнула ее дверь, снизу снова раздалось бормотание, набирающее громкость и азарт:

– Да я тебя, с-с-су-у-у…

Сосед сверху приходит, когда главный герой остается один. Он звонит в дверь, и Саша (десять лет; школьник; семья неблагополучная) приносит к двери стул смотрит в глазок. Открывать дверь Саше категорически запрещено. Отец может побить за ослушание, поэтому Саша ни за что не откроет. Сосед стоит молча, пошатываясь, и в глазок крупно видно его лоб и волосы. Он звонит три раза, а потом уходит к себе.

Однажды приходит полицейский, поговорить с отцом. Саша подслушивает – полицейский опрашивает жильцов, не замечали ли они с месяц назад что-то странное. Их сосед сверху мертв уже примерно месяц. Саша обмирает.

И вот в который раз Саша остается один. Раздается звонок в дверь, и герой тащит стул и забирается на него. В глазке – сосед. Он смотрит прямо в глазок и потолок и пол у мертвеца колыхаются, и его мутит от того, как много он вчера выпил.

Дождавшись, когда потолок и пол перестанут колыхаться, я встала, спустилась в туалет и, пригнувшись к крану, стала жадно пить. Ледяная вода катилась в желудок, и я замерзала, но пила и пила, не отрываясь от ржавого крана. Потом постояла, глядя, как вода стекает в слив, закручиваясь воронкой. Оглянулась, осмотрела туалет. Его не отремонтировали, как остальное здание управления. Синяя краска на стенах облупилась. Двери в три кабинки были старые, деревянные, тоже грубо, с потеками крашенные синей краской. Вместо унитазов чернели кафельные дырки в полу с ребристыми местами для ног. Двери без задвижек открывались внутрь, с обратной стороны – ручки, чтобы придерживать их, когда сидишь.