Другой подход — пересмотреть, что в группе считается достойным восхищения. Инвестиционные банкиры, распорядители активов и биржевые маклеры превыше всего ценят результативность. Она оценивается простыми критериями: сумма сделки, объем фонда, соотношение риска и доходности. Но результативность также можно определить как победу — над конкурентами, или, что прискорбно, над регулирующими органами. Когда банкиры восхищаются товарищами по цеху, которым удалось обойти правила, их банки рискуют попасть в беду. Если оценка корпоративной культуры в банке обнаруживает подобную тенденцию, руководству придется приложить все усилия, чтобы изменить мораль сотрудников. Результативность придется переосмыслить с учетом тех этических ценностей, которые банк намерен поддерживать. А сотрудников — убеждать приветствовать крупные сделки, проведенные этичным способом, а не прибыли, ради которых безответственно рисковали капиталами клиентов. Как можно менять правды о том, что желательно и что восхитительно, мы поговорим в следующей главе.

В каких-то случаях для доказательства новых моральных истин можно привести примеры. Один из способов убедить людей поступать иначе — показать, как принятые у них практики вредят их собственным интересам. Зачастую это самый эффективный подход к людям с аналитическим мышлением, которые не очень поддаются на призывы к сочувствию. В одной промышленной компании, где развернули широкую программу обновления внутренней культуры, я собрал не один десяток историй, иллюстрирующих, как сотрудники, уже принявшие новую мораль, достигают лучших результатов. Эти истории обеспечили точные данные, которые убеждали скептиков с аналитическим мышлением тоже выбрать новые установки.

Наконец для тех, кого не проймет сочувствие, кто не приемлет новых понятий и глух к доводам разума, есть и последний способ, глубоко укорененный в истории этической мысли. «Моральные добродетели развиваются благодаря привычке, — писал Аристотель. — Ни одна из добродетелей не закладывается при рождении… поступая по справедливости, мы становимся справедливыми, умеряя себя, становимся умеренными, преодолевая страх, становимся храбрыми». Иначе говоря, исполняя что-то по обязанности, вы можете и впрямь стать тем, за кого себя выдаете. Это происходит не сразу, но, если день за днем принуждать себя помогать ближним или прощать их, привычка рано или поздно закрепится как моральная истина.

Что это значит для руководителя организации с сомнительной групповой этикой? Если Аристотель был прав, поощрение правильных действий в конце концов научит людей правильно мыслить. Повышения и премии для тех, кто будет поступать в соответствии с нужными этическими установками, помогут утверждать эти установки в масштабе организации сколь бы лицемерно ни подчинялись им поначалу. И, если никакие иные способы не сработали, поощряйте людей поступать так, будто они разделяют моральные истины, которые вы хотите укоренить. Притворная добродетель вполне может превратиться в реальную.

От Древней Греции до Древней Греции

Не стоит удивляться, что, обсуждая моральные истины, мы прошли полный круг от «Двояких мыслей» до Аристотеля. Греки посвящали немало времени размышлениям о том, чтó есть достойная жизнь. Добродетель считали обязательным условием счастья. Но, как мы увидели, четкого согласия в вопросе, что же есть добродетель, не было никогда.

Мы как общество должны сами определять и утверждать свои моральные истины. С развитием идей и технологий, с выходом на свет сложных ситуаций и интересов меньшинств, моральные правды непременно будут изменяться и эволюционировать. Каналов коммуникации все больше, технологий и устройств для обмена информацией море, и у каждого из нас появилась небывалая возможность участвовать в формировании моральных ценностей, которыми живет общество. Мы можем предлагать новые взгляды на старые этические дилеммы, помогать движениям, борющимся против отживших взглядов. И, если власти пытаются вернуть нас к моральным ценностям, которые мы отвергли как замшелые предрассудки, мы в состоянии сопротивляться твердо и громко.

Правды, которые мы предпочитаем распространять, повлияют на то, как будут поступать окружающие. Чтобы бессмысленно не забивать тюрьмы наркоманами, чтобы не творилась несправедливость по лжесвидетельству стражей порядка, чтобы корыстные банкиры не ставили людей в неравные финансовые условия, чтобы избежать многих и многих других опасных для общества явлений, абсолютно необходимо тщательно выбирать моральные правды и успешно их транслировать.

Радуга вкусов

Мы стараемся поступать согласно тому, что считаем этичным, а что нет, но вместе с тем многих из нас куда сильнее мотивирует желание и нежелание. Мы алчем изысканной еды и модных вещей, засиживаемся на работе, чтобы съездить в отпуск в дальние страны, переходим улицу, чтобы разминуться с неприятными людьми, и покидаем комнату, где плохо пахнет. Нас тянет к вещам, вызывающим удовольствие, любопытство или радость, а тех, что пробуждают страх, злость или омерзение, мы избегаем. Эти эмоции диктуют наше поведение в куда большей степени, чем любые другие психологические стимулы. Ненависть делает из людей убийц и террористов. Воодушевление заставляет многим рискнуть. Страх может парализовать, а страсть дает силы стремиться за пределы возможного.

Все эмоции мотивируют нас разными способами. Для простоты объединим в один класс позитивные, привлекающие нас к некоему раздражителю — мы назовем его желательным. Раздражители, вызывающие негативные эмоции, охарактеризуем как нежелательные.

Когда-то давно мужчины носили обувь с длинными носами. Очень длинными. Пулены, кaк называлась эта обувь, имели носки, удлинявшие стопу в полтора раза. Иногда их приходилось крепить к коленям шелковыми нитями или серебряными цепочками. Передвигаться в такой обуви было непросто, ходить по лестницам — почти невозможно. Но средневековые аристократы и торговцы по всей Европе охотно терпели эти неудобства — настолько привлекательными были для них пулены.

С другой стороны, некоторые современники этой моды носить пулены вовсе не стремились. Одни видели в ней сумасбродство и падение нравов, другие — фаллические символы, недопустимые в благочестивом обществе. В конце концов пулены запретили, установив предельную длину носка в два дюйма. В наши дни мы сочли бы любого бизнесмена, предлагающего такие туфли, помешанным: кому может понадобиться обувь, ограничивающая способность к ходьбе? Но при этом мы испытываем странную любовь к высоким каблукам. Что будут думать через 200 лет наши потомки о 12-сантиметровых шпильках?