С этой целью они с любовью останавливаются на книге Бытия и на тех местах Ветхого Завета, где закон Моисеев дает гневные повеления касательно израильтян, преступивших завет Иеговы и потому обреченных к смерти[100]. Толкуя VII и XVII главы Второзакония, направленные против идолопоклонников, упомянутые богословы видят в них непоколебимый аргумент в пользу древности, достоинства и святости инквизиции, и даже самое название учреждения, то есть розыск, считают заимствованным из четвертого стиха главы XVII этой книги[101].

Исходя из условий древнеиудейской жизни, католические доктора богословия стремятся найти поддержку сию им нечистым идеям и в книгах Нового Завета. В Евангелии, этой скрижали милосердия, они на каждой странице прочли бы беспощадный приговор инквизиции, но если там они не могли встретить никакого оправдания своей проповеди, то по поводу истории обращения апостола Павла казуисты имели дерзость приписать Христу свойства карающего, а уж потом – утешающего и поучающего. Папские декреталии официально установили такое оскорбительное для христианства мнение.

Протестантские писатели в справедливом негодовании против инквизиции клеймили позором и кощунство ее апологетов, и низость тех римских первосвященников, которым так или иначе они приписывали ее изобретение, и саму организацию. Не касаясь достаточно глубоко этого вопроса, они считали пап виновниками появления того духа нетерпимости в Западной Церкви, который в сущности сам собой породил инквизицию в вопросах верующей совести.

Таким образом, и те и другие ошибались.

Инквизиция в широком смысле как система гонения на свободу совести действительно была современна христианству. Скажем более: христианство унаследовало ее от языческого мира. С каким-то болезненным предчувствием Древний Рим боялся всякой новой веры.

«Всегда и везде почитай богов по обычаю отцовскому, – говорил Меценат императору Августу, – и других принуждай почитать их. Приверженцев новизны преследуй всяческими наказаниями, ибо отсюда происходят заговоры, тайные общества и политические секты. Все это вредно для государственного единства».

Такой консервативный дух в религиозном вопросе Древний Рим преемственно передал средневековому.

И религиозная свобода, то есть право открыто исповедовать по собственному выбору ту или иную веру, и свобода совести, то есть право иметь те или другие религиозные убеждения, установлены как принципы человечества лишь в Новейшее время. В ту далекую эпоху, когда учение Христа стало все более и более распространяться по областям римского мира, эта религиозная свобода уважалась настолько, насколько не вредила политическим интересам, спокойствию и безопасности империи. Но христиане должны были войти в столкновение с божествами империи и их могущественными покровителями, с императорами.

Как граждане первые христиане были образцом покорности. Они были бы вполне безопасны для империи, если бы не жили в своих особенных, частных общинах. Смиренно склоняя голову перед земной властью, воздавая Цезарю все то, что предписывалось его положением, христианин твердил слова Учителя: «Царство мое не от мира сего».

Христианин не мог исполнить только одного, из-за чего готов был перенести ужаснейшие истязания и погибнуть на костре. Он не мог поклониться идолу Пантеона и принести ему жертву. Когда преемники великого Цезаря обоготворили себя и потребовали богопочитания, они увидели в этих доселе спокойных и тихих людях злейших и неукротимых врагов, стойко принимающих смерть за свою веру. Тут-то языческий мир и подал пример христианскому. Пример, которому следовали после весьма усердно. Известны страшные гонения, поднятые на христиан и иудеев в I столетии. При Тиберии их изгнали из городов, при Нероне – стали жечь, кидать зверям на съедение, распинать на крестах и «к мучениям присоединяли осмеяние», как говорит Тацит.

Но что значили для этих людей все мучения и самая смерть, когда смерть представлялась для них счастливым освобождением от уз земных, а жизнь – не чем иным, как переходом к лучшему, блаженному миру.

Сын Констанция Хлора понял, какую выгоду для империи и династии может принести религия, предписывавшая покорность власти, равнодушие к политическим правам и к земным благам, религия, уважавшая монархические формы в государстве и искавшая идеалов в загробном жизни. Когда христиане получили право беспрепятственно исповедовать свою веру, и, когда вскоре эта вера была объявлена господствующей в государстве, светская власть взяла под свое особенное покровительство служителей христианского культа. Из гонимых последние сделались гонителями. Конфискация, смертная казнь грозила тем язычникам, которые осмелятся мешать собраниям христиан.

Между тем церкви умножались и богатели; духовенство составляло особенную касту, мало-помалу отстранившуюся от гражданской жизни, касту, свободную от юрисдикции обыкновенных судов и подчиненную особым духовным судилищам, юрисдикция которых становилась все шире и шире. Зато епископы, всемогущие при дворе, верно и ревностно служили императорам, считая. их представителями божественной власти и стремясь к осуществлению высокой идеи создать единую церковь в единой империи.

Нельзя сказать, чтобы епископы первое время были довольны светской властью. Они имели основание роптать против Константина, который, благоприятствуя христианству, в то же время торжественно даровал своим народам свободу совести и право веровать по желанию каждого. Он был равнодушен к непонятным ему препираниям внутри новой церкви. Была минута, когда на несколько лет древний языческий мир восторжествовал над христианским, но это было последнее проявление угасавшей жизни.

Вновь укрепившись, благодаря сочувствию и покровительству императоров, христианское духовенство изменило свою тактику. Оно объявило язычеству войну не на жизнь, а на смерть. Законы Иеговы, взятые из книги Второзакония, были услышаны с высоты императорского престола, как наставления неба. Церковь, как бы отстраняя новые опасности, стала вдруг воинствующей и крайне нетерпимой. Она запрещала, буквально следуя словам Моисея, щадить идолопоклонников, вступать с ними в родство, повелевала разрушать их жертвенники, сжигать идолов и даже истреблять все народы, которые предадут Господа. Из Бога милосердного и всепрощающего она сделала Бога «страшного».

Почти все императоры IV века подчинялись этому голосу и объявляли гонения на иудеев и язычников, оставляя пока в покое тех из последних, которые вели тихую жизнь и не смущали своим примером христиан. Жрецы языческие были лишены всех привилегий; богатства языческих храмов были конфискованы. Язычники мало-помалу теряли политические преимущества и права, которые переходили к христианам.