«Что я тут делаю? – задумался я, осматриваясь. – Ах да, хотел расспросить…»

– Пьем за твою девчонку и за твою смелость, – донеслось до моего слуха.

Я выпил всего треть от налитого, отставил стаканчик. Университетское образование ночного собеседника не подвело, он не стал настаивать, чтобы я пил с ним наравне.

– Так вот, о кладбище. Там бывшие помещики похоронены, это их могилы досмотренные, все остальное травой поросло.

– Слышал уже. Их потомки вроде в Парагвае теперь живут…

– Ого! Образовываешься помаленьку. Не зря мы на том кладбище и встретились. Весь наш дачный поселок – их бывшее дореволюционное имение. У них и дворец тут был. Фундамент от флигеля на участке Дмитрия Петровича сохранился. Я ему говорил, чтобы разломал его к чертовой матери. А то вспомнят потом, скажут, что памятник архитектуры, и участок заберут. А он на нем и построился, сэкономить решил.

– Дмитрий Петрович – это тот, которого придушили? – уточнил я, чувствуя, что говорю лишнее.

– Он самый, – удивился Михаил. – Во как бывает! Последний владелец имения, мало, что богатым был, он еще наукой занимался. Лаборатория у него тут имелась и обсерватория, кажется. Его еще профессором магнетизма называли. Вот он после революции и свалил в Парагвай. Есть тут какая связь или нет, не знаю. Но теперь вот эти латиносы на кладбище повадились. Может, из Парагвая они? А с ними и наши, русские… На дорогих тачках приезжают.

– Секта у них?

– Похоже. Чего еще на кладбище собираться по ночам? Сатанисты, одно слово. Но против них ничего не сделаешь. Памятники не валят, могил не поганят. Случается, даже веночки привозят и траву триммером косят. А по ночам огни жгут. Так ты точно не из них? Или не поделил чего с сатанистами? – уставился на меня пьяноватым глазом Михаил; второй глаз был плотно закрыт веком, будто человек наполовину спал, наполовину бодрствовал.

– Я крестик ношу, – сказал я очевидное, доставая из-под рубашки нательный крестик.

– Они тоже крестики носят, – тут же оживился сторож, – правда, кверху ногами. Сам не видел, но так люди говорят.

Я еще немного глотнул калгановой настойки. Вещь стоящая, но в другой обстановке. Пить, когда тебе муторно, – последнее дело; надеешься снять стресс, а получается наоборот. Мысли не проясняются, более того, принимаются ходить по замкнутому кругу.

– Ты на меня не смотри, себе наливай. Мы в разных весовых и возрастных категориях. А я больше пить не буду. Разобрало уже. Хочу завтра со свежей головой проснуться. У тебя же заночевать можно? – спросил я, поднимаясь из-за стола.

– Естественно, можно. Зачем же я тебя приглашал? Не водки же на халяву выпить. Поговорить хотелось со свежим человеком, понять, кто ты да что…

– Понял? – усмехнулся я и, покачнувшись, удержался за край стола.

– Понять не сложно: хоть ты человек и замысловатый, но не вредный. А за стол лучше не держись, он не слишком устойчивый, разборный. Выйти на улицу хочешь? Удобства за домом, там дорожка колотыми плитками выложена. Фонарик возьми, – сунул мне в руки включенный фонарь Михаил и провел до самой двери. – Так по дорожке налево и топай.

Я оказался на крыльце под моросящим дождем. Луч фонаря ползал по разросшейся траве, наконец в ней отыскалась и плитка дорожки.

«Какого черта я напился?» – подумал я, осторожно спускаясь по скользким ступенькам крыльца.

Внутри фонарика что-то искрило, свет норовил погаснуть. Кое-как отыскал «удобства». На обратной дороге уже немного протрезвел, а потому страх потихоньку стал возвращаться. За сетчатым забором, выходящим в поле, темнел силуэт старого дуба, под которым мы сегодня с Михаилом прятались от «чертовой бабы». Где-то там, в темноте, она сейчас и была. Может, близко, может, далеко. Ведь она заметила нас, запомнила, могла выследить. Да что выследить! Я и теперь торчал с фонариком в руке, видный за километр с любой стороны.

– Это уже мания какая-то, – прошептал я. – Пусть себе голая баба бродит по ночам. Почему я должен ее бояться? Мало ли чокнутых в этом мире.

Но страх коварная штука. Стоит дать ему появиться в душе, он тут же начинает шириться, охватывая все твое тело. Именно тело, боится только оно, а не разум. Мозг твердит, что бояться нечего, а поджилки уже трясутся. Не задушишь его в зародыше, как ноги уже сами помчат тебя. И тогда уже контроль над собой потерян. Слава богу, ноги заплетались, бежать я просто не мог; плелся, придерживаясь тропинки. Луч фонарика выписывал замысловатые траектории на мокрой траве.

Утро вечера мудренее, попытался я утешить себя расхожей фразой. Дневной свет разгоняет мрак. Непонятное становится явным. Всему найдется свое объяснение. Прав Петруха.

В этот момент бесшумная тень метнулась ко мне откуда-то сверху, и тут же острые когти впились мне в голову. Это непонятно откуда взявшееся что-то трепыхалось, билось в моих волосах под ладонями. Я обхватил голову руками, ощутил лишь что-то костистое, омерзительно скользкое и несомненно живое. Не помню, как упал; помню только, как катался по траве, наверное, отчаянно кричал, потому как Михаил выскочил на крыльцо с перекошенным лицом. В руках он держал увесистый винчестер, точно такой, какой можно видеть в голливудских боевиках. Почему-то именно этот винчестер, неуместный в средней полосе России, приковал мой взгляд. Наверное, подсознательно я боялся, что дачный сторож пальнет из него в меня.

– Не стреляй! – закричал я.

Кровь уже лилась ручьем по моему лицу, текла между пальцами – горячая и липкая. Михаил подбежал ко мне, отбросил оружие в сторону, оно почти беззвучно исчезло в траве.

– Заткнись! – грубо приказал он, запустил пальцы в мои волосы и вытащил из них помятую летучую мышь со сломанным крылом. Существо с поросшим жесткими волосками туловищем агрессивно и в то же время жалостно попискивало, его коготки сжимали вырванные окровавленные волосы. – Твою мать, – выдохнул Михаил, – вот же дрянь… Дай гляну.

Я часто дышал и прикладывал к макушке быстро набиравший кровь носовой платок. Сторож склонился надо мной, глянул на темечко.

– Черт его разберет в этой темноте, сколько она тебе там подрала… Надо в дом идти, там светлее, видно будет.

Заметив, что я не могу оторвать взгляд от летучей мыши, которая извивалась в его руке, норовив тяпнуть за палец, Михаил не церемонясь, сжал ее в кулаке. Что-то хрустнуло, и летучая мышь, глухо ударившись о кирпичную стену, резиновым мячиком отлетела в темноту. Мы прислушались; в траве послышался шорох и тихое попискивание, словно ребенок плакал.

– Сдыхать поползла, летать уже не может, – определил на слух сдержанный оптимист. – Сам пойдешь или помочь?

– Сам, ноги-то целые.

Продолжая прижимать к голове платок, зашел в дом. Михаил попросил меня нагнуться над тазиком и плеснул из бутылки. Зелье, изготовленное по рецепту старой ведьмы, припекло. С лица потекло вперемешку с кровью.