Но жалеть Мольтке не приходилось: маршалы и послы в любом случае как-то выкручиваются. Даже если проигрывают войну. На худой конец их просто отсылают писать Мемуары. А что делать третьему секретарю посольства какая участь ждет его? Топпенау с раздражением думал, что теперь в гору пойдет всякая сволочь, все эти мелкие лавочники, торговцы папиросами врассыпную, вроде Штейна, который графа Гюйна, или этого самоуверенного Ренне чей папаша содержит в Гамбурге зубоврачебный кабинет алчная, беспринципная шпана, для которой как Интеллект» и «традиция» столь же туманны. Ценные физические теории, является самой опорой фашистского режима. Удивляться тут не приходится: рыбак рыбака видит издалека, художник-недоучка может доверять только таким же духовно неполноценным людям, как он сам. И наоборот, аристократы должны вызывать у Адольфа Гитлера инстинктивное недоверие. Так что путь наверх закрыт. Да и не настолько уж он заманчив! Конечно, для борьбы с большевизмом нужны именно такие типы, как Гитлер и Геббельс. Эти ни на миг не задумаются, не станут колебаться, пойдут на любое преступление в самом крупном масштабе, а наглости и политической изворотливости им не занимать. Но ведь это авантюристы и непорядочные партнеры! С них станется кинуться и на собственных доброжелателей. Нет никакой гарантии, что Гитлер не ввяжется в войну с Францией и Англией. А вот это уже будет непоправимой ошибкой. Ибо большевики не упустят случая и нанесут наци смертельный удар в тот момент, какой сами сочтут наиболее выгодным. И тогда Европа рухнет. Тогда коммунисты возьмут власть везде: и в Варшаве, и в Будапеште, и в Бухаресте, и в Белграде, и в самом Берлине.» Эрих фон Топпенау бродил по пустынной квартире, не находя себе места. Чего доброго, на тебя самого скоро напялят мундир и пошлют в числе прочих «завоевывать жизненное пространство» для «тысячелетнего рейха», сокрушать Британскую империю. Ведь военную переподготовку проводят не для того, чтобы господа офицеры запаса время от времени собира лись делиться воспоминаниями о прошлых походах!

Так что же? Идти умирать за фюрера?

Наступала ночь. Варшава затихала. Тишину нарушали только цокот копыт запоздавшего лихача или визгливый смех пьяной проститутки. Фон Топпенау не спалось. Он страдал из-за того, что не может ни с кем поделиться беспокойными мыслями: граф Гюйн давно уехал, получил, по слухам, назначение в австрийское посольство в Лондоне, блаженствовал себе на берегах Темзы и в ус не дул, а Эрвин Больц, последний из единомышленников, тоже отсутствовал, тоже уехал в Лондон, намереваясь вообще перебраться в Англию...

Что ж, Эрвин Больц твердо шел к своей цели: сколотить капитал, открыть твердый счет в надежном банке и обезопасить себя от любых превратностей судьбы.

При последней встрече в кафе Больц с присущей ему прямотой и откровенностью сказал:

— Дорогой граф, вы были свидетелем моих искренних многолетних усилий быть полезным родине. Но если родина на том основании, что моя бабушка со стороны матери оказалась еврейкой, отказывает мне в доверии, я считаю себя свободным от всяких обязательств». Видите ли. мои взгляды секретом для вас не являются. Я одинаково ненавижу и мелкого буржуа и большевиков. Я считал и считаю, что Гитлер проложит путь большевизму в Европу. Только поэтому я старался делиться с вами и постом Мольтке сведениями о политической жизни. Но теперь я должен позаботиться о себе самом. И мне кажется, что лучше всего я смогу преуспеть либо во Франции, либо в Англии. Моя цель — солидный капитал, открытый счет в банке какой-либо нейтральной страны. Пускай мир сходит с ума, захлебывается в собственной кровавой рвоте. Если я буду обеспечен, чихать мне на войну и на все прочее. Когда начнется, куплю себе яхту и отправлюсь куда-нибудь на Бермудские острова. Я там еще не бывал, знаете ли!

— Я вам завидую, Эрвин, — так же чистосердечно ответил тогда фон Топпенау своему собеседнику. — Вам гораздо проще. Вы вольная птица. Я бы тоже хотел иметь открытый счет в каком-нибудь банке нейтральной страны. Но — увы! — это недосягаемая мечта! Мне придется влачить бремя дипломатического существования до конца дней. Впрочем, окажись я на вашем месте, я выбрал бы не Бермуды, а Таити. Говорят, таитянки удивительно красивые женщины.

Они посмеялись.

— Что же вы намерены делать в Англии? — спросил он Больца немного позже.

— Разыщу старых знакомых, — ответил Больц. — Там есть кое-кто из берлинских журналистов, там сейчас граф Гюйн, в конце концов. Может быть, удастся с их помощью войти в какую-нибудь юридическую фирму.

— У вас есть свободные деньги?

— Увы, считанные гроши. Поэтому я и вынужден спешить.

— Вы уезжаете навсегда?

— Нет. Даже в случае успеха я вынужден буду вернуться, чтобы ликвидировать дела. Мы еще увидимся, граф... Что-нибудь передать Гюйну?

— Скажите, что я ему завидую. Собственно говоря, есть только две страны, где сейчас можно жить: Франция и Англия. Там еще ценят культуру и оберегают аристократию. Гюйну просто-напросто повезло...

Да, графу Гюйну повезло. Видимо, повезет и Эрвину Больцу: такой умный и энергичный человек не пропадет, он что-нибудь придумает. А ты сиди в этой раскаленной Варшаве, жди переподготовки и терзайся тяжкими дума ми! Веселенькая жизнь! Если бы можно было все бро сить, забрать Анну-Марию и детей и действительно уехать на край света, на те же Бермуды, черт возьми, фон Топпенау сделал бы это, не задумываясь.

...Он обрадовался, когда 20 июля днем услышал но телефону голос Больца.

— Послушайте, у вас наверняка множество новостей! — сказал он. — Я хочу вас видеть! Как наши общие знакомые?

— Все живы-здоровы, — ответил Больц. — Передавали вам привет. Знаете, оказывается, я соскучился по Варшаве больше, чем предполагал.

— Не верю! — смеясь, возразил Топпенау. — Где вы?

— У себя дома.

— Что делаете вечером?

— Сегодня занят. Деловая встреча.

— Это не по-джентльменски! Вы могли бы прежде всего посетить меня.

— Поверьте, не могу... Это связано с деньгами.

— Тогда понятно... А завтра?

— Завтра я к вашим услугам.

— Отлично! Приглашаю на обед.

Больц помолчал.

— Удобно ли? — осторожно спросил он. — Ваша супруга...

— Анна-Мария в Вене! — успокоил Топпенау. — Вернется не раньше августа. Приходите, мы будем одни. Кстати, мне привезли великолепное токайское! Не пожалеете.

— Сражен! — весело ответил Больц. — К семи?

— Как всегда, к семи!

Разговор с Больцем улучшил настроение. Зайдя в ка бинет Мольтке и дождавшись, пока выйдет советник Реиер, фон Топпенау сообщил о возвращении юриста.

— Значит, его поездка оказалась удачной? спросил Мольтке.

Судя по тону — да.

Ну что ж. Можно только порадоваться... Он не обещал позвонить еще раз?

Я пригласил его завтра на обед.