Так что в этом смысле много кто был смелее Джона. Я бы даже сказала, большинство. Я тоже люблю, когда все по-моему. И все это знают. Мне нравится получать то, что я хочу. Но если не выходит, я переключаюсь на что-то другое, и все. Я этого не боюсь. У меня нет этого страха, из-за которого Джон никого к себе близко не подпускает, — страха потерять контроль.

Вот, к примеру, сейчас он в одиночку решил навсегда изменить историю Эдема. А мне об этом ни словом не обмолвился. Вообще никому ничего не сказал. Побросал камни в ручей, а я, как идиотка, ждала его, даже не догадываясь, чем он там занимается и почему так долго, а потом, как ни в чем не бывало, явился на озеро и думал, что я просто смирюсь с тем, что он натворил. Он рассчитывал, что я в него поверю. Надеялся, что я его поддержу, приму его сторону, хотя сам-то ни капельки мне не доверял, раз не рассказал, что задумал. Ему не приходило в голову, что другие ничем не хуже него. Он просто об этом не задумывался. Не понимал, что у людей есть собственные планы, мысли, надежды.

Я ужасно на него разозлилась. Клянусь именами Майкла, я не меньше Джона ненавидела Гадафщины. Я терпеть не могла Старейшин с их воспоминаниями. Я бы ничуть не расстроилась, если бы мне больше никогда не довелось услышать, как они распинаются про Томми, Анджелу, искричество и эту дурацкую Большую Небесную Лодку «Непокорный». Я была согласна с Джоном в том, что нет никакого толку постоянно вспоминать про Землю. И если бы он обсудил свой замысел со мной, может, я бы даже с ним согласилась. Но тихой сапой разрушить Семью, а потом явиться ко мне и ждать, что я смирюсь и поддержу его, когда все обнаружится? Сердце Джелы! Рассчитывать, что я разделю с ним позор и вину за то, о чем даже не подозревала? Вот уж дудки!

Я вернулась к Иглодревам, стараясь не попадаться на глаза дозорному (в ту спячку дежурил парень по имени Рог, который вечно меня домогался), и прокралась в шалаш.

— Про тебя все говорили, — сообщила моя сестра Джейн, — сказали, что ты…

— Замолчи, ладно?

Вскоре затрубили рога. «Гар! Гар! Гар!»

* * *

У какой-то женщины из группы Синегорцев прихватило сердце, и она и ее дочери не пришли на Эскренное. Двум парням из Бруклинцев не спалось, они ушли на охоту и вернулись к самому концу собрания. Несколько новошерстков ушли в лес перепихнуться (я думала, мы с Джоном договоривались встретиться на Глубоком озере за тем же самым). Все остальные же собрались на Поляне Круга, как будто Гадафщина началась заново.

Вот только теперь это уже не была Поляна Круга, потому что Круга-то больше и не было. Жуткое зрелище, если честно. Как будто встретил в лесу знакомого, окликнул, тот обернулся — и оказалось, что у него выпали зубы и язык, а посередине лица зияет огромная дыра. Казалось, люди боятся приближаться к пустому пространству, где раньше был Круг. На Гадафщины и Эскренные все привыкли выстраиваться вдоль края поляны, поодаль от камней, а сейчас и вовсе отступили к самым древосветам и толпились под ними, тесно прижавшись друг к другу, лишь бы подальше от места, где лежали камни. От этого пустота посредине поляны выглядела еще внушительнее и страшнее.

А еще в тот день была мудь. Несколько часов назад на лес опустилось облако, окутало верхушки деревьев, так что растущие там фонарики-светоцветы превратились в расплывчатые капли света. Накрапывал мелкий дождик — не ливень, как бывает в горах по краям долины, а равнинная изморось, похожая на сырой туман. Было жарко и душно. Кожа блестела от дождя и пота. Казалось, будто нет ни неба, ни деревьев, и этот мрачный пятачок посреди леса, эта поляна с дырой посредине осталась совсем одна на свете — тесная пещерка без воздуха, окруженная пустотой. Не было видно ни летучих мышей, ни махавонов, потому что в мудь они не летают, а прячутся где-нибудь, чтобы не намочить крылья, и ждут, пока облако рассеется.

Лица у всех были серые от усталости. С Гадафщины все расходились с тяжелым сердцем, но хотя бы надеялись выспаться. А теперь еще и это! Многие женщины плакали, впрочем, кое-кто из мужчин тоже. Остальные стояли с каменным видом. Им нужно было на кого-то наорать, найти виновного в том, что случилось.

Старейшины устроились не в центре поляны, как на Гадафщине. Им это было не под силу. Помощники расчистили для них местечко сбоку просеки, уложили туда бревна, покрытые шкурами, и усадили стариков. Казалось, Ступ вот-вот испустит дух.

Каролина и Совет стояли на опустевшем месте посередине поляны, далеко от нас. Строгая седая Каролина была в бешенстве. Ярость бурлила у нее в душе, как смола в стволе подрубленного дерева, которое уже готово упасть и только ждет последнего толчка; тогда смола ударит в небо, обожжет и покалечит всех, кто окажется рядом. Вокруг Каролины столпились члены Совета; была там и коротышка Джейн, чертова Секретарь-Ша. Все кипели гневом, как и Каролина, — все, кроме Беллы Красносвет: вид у нее был совершенно больной, того и гляди хлопнется в обморок.

* * *

Наконец пришел Джон — бедняга, один-одинешенек. Появился откуда-то со стороны Лондонцев. По поляне пронесся общий вздох, и те, кто стояли в той стороне, отпрянули, пропуская Джона, как будто боялись к нему прикоснуться, чтобы не подцепить какую-нибудь гадость.

Повисло зловещее молчание. Казалось, даже дети понимали, что сейчас нельзя плакать. Джон на негнущихся ногах, с прямой-прямой спиной и гордо поднятой головой вышел на середину поляны, готовый принять свою участь, какой бы та ни была. Но он был бледен и не смотрел по сторонам, а только прямо перед собой. (Наверно, с таким вот видом Джон стоял перед леопардом.) Не дойдя трех-четырех шагов до Каролины, он остановился.

Ему было всего двадцать бремен. Пятнадцать лет, если по старому счету.

— Это ведь твоих рук дело? — уточнила Каролина.

Три-четыре секунды стояла гробовая тишина.

— Да, это сделал я, — тихо проговорил Джон. — Потому что…

— Я не желаю знать, почему ты это сделал.

— Я сделал это, потому что…

— Я не желаю об этом слышать, ты меня понял?

— Я сделал это, потому что я…

Тут Каролина шагнула к Джону и что было сил залепила ему пощечину, да так, что он чуть не упал. Было заметно, что Каролина даже руку себе отшибла.

— Эти камни сложили твои предки, прапрадед и прапрабабка, — прошипела Каролина ему в лицо, — чтобы обозначить особое место, в котором наша Семья ступила на эту планету и где мы должны ждать, пока за нами прилетят с Земли. Мы чтили эти камни, берегли и ухаживали за ними на протяжение шести поколений. Это особые камни, которые выбрали Томми и Анджела и своими руками положили на то самое месте, где они с тех пор и лежали до этого дня. А ты, в двадцать бремен от роду, наглый трусливый сопляк, — на этих словах ее голос сорвался в придушенный визг, — вообразил себя умнее всех живых и тех, кто когда-либо жил.

— Не ругай его слишком сильно, Каролина, — пробормотала у нее за спиной Белла. — Не забывай, он всего лишь ребенок.

— Всего лишь ребенок? — выкрикнул Дэвид Красносвет и вышел из толпы на середину поляны.