То же самое повторилось в Вайоминге. «Друзья, — сказал он. — Я встретил старых друзей. Нам хотелось бы посидеть без посторонних».

На некотором отдалении Энн заметила женщину в ярко-синей ветровке и туфлях на чудовищной платформе, вроде тех, что носили в эпоху диско. «Это Линда, — сказал дед потом. — Она, как и я, интересуется скаковыми лошадьми».

В Неваде деда оштрафовали за то, что он не оплатил груз на границе штата. Проехав Виннемукку, они повернули на север и поехали домой через Кламат-Фолс и Медфорд. В Грантс-Пассе дед встретил еще одного друга, на сей раз это была женщина, которая, как и он, интересовалась морской рыбалкой. Энн стащила из кабины грузовика сигареты, украдкой выкурила одну в зарослях высокой травы и, не торопясь, занялась мастурбацией. Мастурбировать она начала еще в шесть лет, и с тех пор это занятие неизменно успокаивало и утешало ее не меньше, чем шоколадные батончики. По ее телу пробежала легкая дрожь, потом пришли тепло и покой. Блаженные конвульсии, подобие крохотной смерти.

Дома, сидя в туалете, она нечаянно подслушала разговор матери с дедом. «Чтобы я еще хоть раз взял ее с собой, у меня и без нее проблем по горло, каждые пятнадцать миль девчонка требовала то банку содовой, то чипсы». «Не такая уж она плохая», — заметила мать. «Сначала найди себе работу, — сказал дед, — тогда будешь высказывать свое мнение».

Как только дед Энн ушел в очередной рейс, Засоня Джейн поселилась у них в доме. Стоял август, в доме постоянно устраивались вечеринки. Они включали стерео и слушали «Квиксильвер Мессенджер Сервис» и «Чэмберс Бразерс». Как-то раз гости устроили драку пивными бутылками. Мужчина с серебряной серьгой над глазом остался у них на ночь и жил дней десять кряду. Время от времени мать Энн плакала без причины. На кофейном столике стоял кальян и винные бутылки. Шли девяностые годы, но этого никто не замечал. Внезапно к ним домой нагрянула группа ударников. Они били в барабаны, а Засоня Джейн и еще одна женщина, не отличаясь карибской грацией, танцевали, когда к дому подъехал дед Энн на своем грузовике. Он спросил, нельзя ли ему тоже поиграть на барабане, а когда ему дали самодельный барабан «конга», вышвырнул его на улицу.

Энн стала ходить в школу. Это было ужасно. Чтобы воспользоваться ингалятором, она пряталась в туалетных кабинках; ей пришлось удвоить дозу антигистаминных таблеток, и из-за этого она чувствовала себя еще хуже. Она постоянно ходила, натянув на голову капюшон трикотажной куртки. Мальчишки дразнили ее Кэрри — так звали героиню одного из романов Стивена Кинга. Она познакомилась с другими девочками, такими же париями, как и она сама, тщедушными и неприметными. Вместе они походили на стайку мышей. Они приворовывали и прятались по углам. У одной девочки, Тары, рано выросла грудь, и они решили не отставать от подруги, набивая чашечки бюстгальтеров туалетной бумагой. Они стали более популярными. Учеба не давалась Энн. Она не умела читать, и, когда об этом узнали в школе, мать Энн получила письмо от директора: он угрожал подать на нее в суд за халатное отношение к родительским обязанностям. Но в школе были и другие ученики, сверстники Энн, которые тоже не умели читать, несмотря на то что учились уже давно. «Так кто из нас не выполняет свои обязанности?» — сказала мать Энн. Энн перевели в класс для отстающих, где учили читать с помощью компьютера. Она набивала нагрудный карман куртки семечками подсолнуха, складывая потом очищенные семечки в левый карман, а в правый — обмусоленную шелуху. Поначалу у нее не было денег на марихуану, но она знала, где растут грибы-галлюциногены, и стала собирать их на продажу. После первой затяжки марихуана вызывала у нее кашель, но потом смягчала ее воспаленные дыхательные пути. Когда ей было тринадцать, ее выгнали с экзамена по математике за то, что она списывала, а через неделю взяли с поличным в магазине, где она воровала оберточную бумагу.

Они переехали, и она пошла в другую школу. Энн носила расклешенные джинсы на бедрах, которые едва прикрывали лобок. Один мальчик предложил ей покурить травку, и, когда они пошли в лес, расстегнул ширинку. «Потрогай меня», — сказал он, но она извинилась и отказалась. На следующий день в классе она услышала, как девочка, что сидела сзади, прошипела: «Шлюха». Она натянула капюшон. В новой школе ее прозвали Холмс; по непонятным ей причинам ее фамилию произносили с подчеркнутой иронией. Ее считали дурнушкой. Кто-то распустил слух, что она ест свои козявки. У нее было три подруги, похожие на нее. Она показала им, где растут грибы, и вместе с ними набрала пару ведер. На вырученные деньги они купили марихуану и пошли на каток для катания на роликах. Она снова оказалась вместе с одним мальчиком, и этот мальчик тоже расстегнул брюки. Совершая ритмичные движения рукой, Энн действовала так, словно полировала штырь наждачной бумагой, и, когда все закончилось, мальчик оставил ей свой номер телефона. Его звали Эван. Он был высокий, рыхлый и сложением напоминал грушу. Днем они сидели в подвале его дома, потягивая газировку и листая порнографические журналы. «Отсоси мне», — попросил он. Теперь она знала, чего он хочет. Она послушно взяла его член в рот и стала двигаться медленно и размеренно, действуя чуть менее энергично, чем рукой. Едва не подавившись его спермой, она решила, что дело того не стоит, и перестала с ним встречаться. Ее решение имело последствия. Эван стал распространять о ней грязные слухи. Одна девочка в школе назвала Энн шлюхой. Ее подруги стали показывать ей язык.

Нового приятеля матери звали Марк Кидд, Костлявый и долговязый, он устраивался на диване перед телевизором голый по пояс, в самых причудливых позах, или сидел на полу, прислонившись к дивану спиной. Его икры и пальцы ног были покрыты выгоревшими, как у серфингиста, волосами, в руке, словно маятник, покачивалась неизменная бутылка пива, а на шее болтался медальон с изображением святого Кристофера. У него была крепкая выпуклая грудина, козлиная бородка и глаза как у Иисуса в фильме «Последнее искушение Христа». Он напоминал Брэда Питта, но был куда глупее. Энн наблюдала, как он вводит себе в вену наркотики, в этом искусстве ему не было равных. Ей нравились следы от уколов на его руках. Его вены напоминали извивающихся червей. Когда он был в отключке, его глаза вылезали из орбит. Должно быть, его распирало изнутри. Сначала он был игрив с Энн и усаживал ее к себе на колени, прижимая к своему возбужденному члену. Он знал наизусть целые куски из Библии. «Кто найдет добродетельную жену? Цена ее выше жемчугов», — говорил он. Или: «И взяла Мариам пророчица, сестра Ааронова, в руку свою тимпан, и вышли за нею все женщины с тимпанами и ликованием. Тебе понятно? — спрашивал он. — Соображаешь, о чем я?» Однажды, когда она попыталась высвободиться, он просунул руку ей между ног. «Я вырос во грехе, — сказал он, — и зачат во грехе. Давай трахнемся». Она снова попыталась высвободиться. Он крепко держал ее за волосы, и любое движение причиняло ей боль. «Поглощена смерть победою, — произнес он. — Ибо, как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие». Он перевернул ее и прижал лицом к полу. «Мне нравится, что ты похожа на мальчика. Что у тебя ничего нет. Ничего не торчит. Только крохотная, прелестная попка». Придерживая ее голову ладонью, он стремительно вошел в нее. «Мне хочется одного, — сказал он, — оставаться в тебе, вот так. — Он сладострастно застонал. — Да. В тебе. Погоди, скоро ты сама будешь просить меня об этом. Боже! Я не прекращу, пока ты не попросишь. Ты должна хотеть меня».