– Я, товарищу Стоману говорил все то же самое, в несколько более жестком оформлении. Вторая пара плоскостей и центропланных накладок существует. Но товарищи Туполев и Стоман настаивают на том, что первые испытания машина пройдет с доработанным «совместным» крылом. А затем состоятся испытания, – и тут он сказал то, чего так боялись кабэшники: – Вашего крыла, товарищ Метлицкая. Основания для такого решения есть: машина с вашим крылом еще не прошла продувку. А насчет винтов, это я не дал их поставить. Они не позволят взлетать машине с таким маленьким предкрылком.

На этой машине я взлетать не собирался, поэтому посмотрел, как она сделала круг и посадку. Александр Иванович попросил Стомана уведомить его об окончании летных испытаний. И машина улетела в Москву в НИИ ВВС. Мы проследили, что заявка на вторые испытания легла на стол Петрову. И на нее легла резолюция: после завершения комплекса испытаний вернуть в ЛИС завода для проведения заводских испытаний. В общем, детство у машины обещает быть сложным.

Из Москвы она вернулась быстро, но с замечаниями по поводу сложности вывода из пикирования. Угол ей установили 40 градусов, максимальную перегрузку всего 6 g. Фактически это превращало ее в обычный бомбардировщик. Тем не менее стояло: «Рекомендовать к серийному производству на Омском заводе № 166. Рассмотреть возможность установки двигателей АШ-82Ф». Александр Иванович, несмотря на вой Стомана и всего НКАП, послал их в другой ангар, где стоял «103В», снял все, включая и недоработанные двигатели, и установил все свое, мотивируя тем, что предварительно так договаривались, есть протокол, поэтому он, в личное время, помогал с переоборудованием. В середине августа машина была готова, и я забрался в нее. Меня попытались выгнать и заменить ЛИСовцем, но три первых полета сделал сам. Недочеты – есть. Их даже больше, чем хотелось бы. Пе-3 мы довели лучше, но если вспомнить первую «птичку», то это небо и земля! Без бомб это был скоростной высотный истребитель, причем с весьма неплохой маневренностью. С двумя тоннами бомб – отличный скоростной бомбардировщик, превосходящий «мессер» и по скорости, и по высотности. «Фоккер» с метанолом мог достать по высоте, требуется дорабатывать нагнетатели и регулировку смеси, но проигрывал в скорости, если машина шла без внешней подвески. А Ту-2М, которая «рекомендована», была утюг утюгом. Что сильно не понравилось, на выводе чувствовалось, что корпус хлипковат. Требовалось усиление, и мы всерьез заговорили о титане. Как раз в это время промышленность выполнила наши заявки на титановую броню для Пе-3ВИР. Требовался новый корпус с титановым килем и стрингерами. Записал все в журнал испытаний и отдал машину в ЛИС. Через три дня ее отослали в Москву на испытания и продувки. Вернулась она оттуда быстро. Практически с теми же самыми ограничениями. Скорость возросла с 640 до 860 км/час на взлетном форсаже, но не более часа, в экономичном режиме – 750 км/ч, запрещено давать перегрузку более 5 g. Еще меньше, чем у Ту-2м. Туполев абсолютно точно подсчитал, чего ждать от чрезмерного скачка скорости, и рисковать практически серийной машиной не стал. Они быстренько плюхнули на нее АШ-82Ф и поставили на поток в Омске Ту-2, без всякого «М», зато с трехтонной нагрузкой, установку ламинарного крыла на машины этой марки признали нерентабельным.

Тут наши взяли Харьков, и на фронте воцарилось затишье, меня вызвали в Москву. Я получил разрешение лететь на «10Зум», она уже никого не интересовала, но числилась за эскадрильей управления дивизии. Приземлился в Чкаловском, хотя давали разрешение на Центральный. Но там глаз слишком много. Подошел к Петру Ивановичу Федорову, новому начальнику НИИ вместе с Русаковой. Русакова уже летала на «103-й», она не могла упустить возможность познакомиться с новой машиной своей ученицы.

– Машина, конечно, рекордная, по всем данным, но для массового производства абсолютно не годится, – резюмировал Федоров.

– А такой задачи и не ставилось. Это не массовый, а штучный и довольно дорогой товар. И этот планер не годится для нее. Этих машин и не требуется слишком много, и сажать на них надо опытных и хорошо тактически обученных летчиков, товарищ генерал. – Тут я схитрил и решил разменять свою раскрученность и отсутствие локаторов на серийных Пе-3ВИР и продолжил: – Ведь самолетами Пе-3ВИР вооружены уже более десяти ОРАЭ, но такой эффективности, как моя 589-я ОРБАЭ, никто не достиг. Так почему бы нам не использовать практически простаивающие мощности в Воронеже и не завершить модернизацию опытной «103-й».

– Для чего? Если менять корпус – поползет вес и ухудшатся характеристики. Бомбовая нагрузка упадет.

– Есть способ, вот проект. Нет только финансирования и не включены в план. – Генерал начал читать записку к проекту.

– Кхе, ты что, ну дали тебе немного титана по твоей просьбе, но его вон, американцы просят им продать, а это – валюта!

– В таком случае вы, товарищ генерал, валютная проститутка!

– Как-как ты меня назвала?

– Валютная проститутка! Вы что, верите, что эта дружба между нами и англосаксами надолго? Мы разгромим Германию, а они скажут, что это произошло только потому, что они нам помогали! А из этого титана, который они у нас хотят покупать, они наделают «В-29», с помощью которых они надеются победить японцев. А с японцами у нас – мир. Нет у нас титана, самим нужен. Это стратегический товар, и продавать им его ни в коем случае нельзя! Они – враги, и похлеще Гитлера. Нам они только старье продают! Прицелы с вычислителями – зажали!

– Стоп, какие-такие прицелы?

– А вы что, товарищ генерал, не в курсе, что на британских «Кобрах-К» стояли вычислители?

– Нет, а где эти самолеты и что такое вычислитель.

– Поставьте мою машину на козлы.

Через три часа упорного таскания самолетов разных типов перед носом моей «не родившейся» новой «птички» и последующего просмотра кадров фотокинопулеметов наших Пе-3ВИР, генерал понял, что союзники его провели. И еще как! Труд сделал из обезьяны человека! К вечеру обоснование для начала мелкосерийного выпуска машин было готово. И, тяжело вздохнув и выгнав нас всех из комнаты, он поднял трубку ВЧ. Затем выскочил из кабинета с горящими от возбуждения глазами, приказал Русаковой переодеваться, критически осмотрел меня, и, по готовности Нины Ивановны, мы выехали в Москву. Уже в центре мне сказали, кто нас ждет. Сашка, которая стала гораздо лучше владеть телом, попыталась ухватить меня за ногу, а я, честно говоря, малость остолбенел и потерял на некоторое время способность говорить. В наше время представить себе, что Президент запросто принимает какого-то начальника НИИ в срочном порядке, просто невозможно. Второй вопрос, который меня очень волновал, это то, что на вид я – абсолютная блондинка! «Das Drei В», «Blond, blauäugig und blöd», «Блондинка, голубоглазая и дура», – как сказал Лиле сбитый ею ночью, недалеко от Воронежа, немецкий барон. В этом мы абсолютно с ней похожи! Барон это выдал, когда вместо «сбившего его аса», ему показали Лилю и меня. Он заявил, что русское командование над ним издевается, и что эти две «3Б» к самолету-то подходят только строго в определенной позе. В общем, долго ругался. Это еще в начале мая было, Лиля училась, и я посылал ее вперед, а сам ее прикрывал. Мы еще известность тогда не получили, только зарабатывали ее. Это сейчас за нас «дубовые листья» к Железному кресту обещают, за каждую. Но делать нечего, стою у зеркала и привожу себя в порядок в нижней гардеробной Большого Кремлевского дворца. Я думал, что нас проведут в кабинет Сталина, но нас повели какими-то закоулками в кинозал. Перед этим Петр Иванович отдал несколько катушек с пленкой командиру НКВД. Нас посадили в полутемном зале и оставили одних. Сидели мы довольно долго. Где-то через сорок минут в зал вошли Новиков, Василевский и Сталин. Мы встали, но нам рукой показали, что можно сесть. К стойке слева от экрана подошел Петр Иванович, зажег маленькую настольную лампу, а появившийся «ниоткуда» командир НКВД поднял трубку на стойке и что-то тихо сказал. В остальном зале погас свет, появились кадры обычного воздушного боя: собачьей свалки, как их на западе называют. Федоров начал доклад: