Насте показалось, что Денис, читая эти стихи, заглянул прямо ей в сердце и угадал все о ее чувствах. Еще бы не угадать, когда незнакомая Насте сестра по сердечной печали выразила их с такою страстной силой!..

На мгновение девушке стало досадно, что она почти раскрылась перед Томским, в то время как он еще ничего не рассказал о своем прошлом и сердце его осталось для нее загадкой.

Но, словно почувствовав ее настроение, Денис вдруг сам, не ожидая вопросов, заговорил о себе:

— Я ведь, Анастасия Михайловна, хоть и первый раз в Гетманщине, а знаю о здешних местах еще по рассказам моего батюшки. Мне, правда, было только десять лет, когда его схватили бироновские палачи, но я все отчетливо помню. А потом матушка много о нем говорила. Отец мой побывал здесь еще в тридцать седьмом году, когда сопровождал Артемия Волынского на переговоры с турками. И был потрясен картиной обнищания и опустошения украинских земель. После турецкой войны здешние крестьяне много потерпели от набегов турок и татар, а также и от постоев московских войск, от реквизиции скота и зерна. Поля стояли незасеянными. Артемий Петрович доложил обо всем при дворе и убедил правительство, что надо завезти в Украину зерно для посева. Но впрочем, вряд ли бы он чего-то добился, если б Анна Иоанновна не была заинтересована в союзничестве с казаками против Крымского ханства и Османской Порты.

— Да. Потому и гетмана позволила выбрать — Даниила Апостола, — заметила Настя.

— Вы, я вижу, знаете историю и разбираетесь в политике. Это лишний раз свидетельствует в пользу вашего ума. — Денис немного помолчал, искоса поглядывая на Настю. — Так вот, еще тогда, слушая рассказы отца, я проникся сочувствием к этой благодатной земле, раздираемой со всех сторон алчными соседями. Может, еще тогда зародилось во мне смутное желание изучить эту древнюю степь, по которой прошло столько разных народов. Но до осуществления моих отроческих замыслов было еще далеко. После смерти отца, — а он погиб в ссылке, — матушка вместе со мной переехала к своим родителям в Архангельск. Дед мой по матери, купец Никита Крылов, был человеком умным и грамотным. Сына своего, моего дядю, послал учиться за границу. Это и неудивительно: ведь беломорский север никогда не знать рабства, а потому даже тамошние крестьяне были образованнее иных московских дворян. Ведь ничто так не способствует образованию человека, как свобода, при которой все надо самому обдумывать и решать. Помню, с каким уважением поморы относились к книгам. Недаром же и наш знаменитый Ломоносов родом из Архангельской губернии.

— А знаете, мой дедушка встречал его, когда Михаил Васильевич учился в Киево-Могилянской академии. Кстати, я так и думала, что вы северянин. Вы чем-то похожи на древнего варяга…

— Да? Это лестно слышать из уст такой жгучей южанки, как вы. — Денис окинул Настю долгим взглядом. — Когда я подрос, дед и меня отправил учиться за границу. Там я и познакомился с Иваном Шалыгиным, который тогда служил у князя Кантемира. За границей я также имел честь познакомиться и с Кириллом Разумовским. Молодой гетман, узнав о моем интересе к истории, приглашал меня в Киевскую землю. Ведь тогда, после воцарения Елизаветы Петровны, в России начинался расцвет науки, все были полны кипучих надежд… Помню, в каком приподнятом настроении я возвращался на родину. Однако вскоре мне пришлось во многом разочароваться… Но, впрочем, об этом долго и неинтересно рассказывать.

— А ваши разочарования касались карьеры или семейной жизни? — осторожно спросила Настя.

— Ни того, ни другого, — улыбнулся Денис. — К чинам я не стремлюсь, а семьей пока не обзавелся.

Настя понимала, что проявлять любопытство некрасиво и недостойно благородной барышни, но все равно не удержалась от вопроса:

— Откуда же взялись слухи о том, что вы были женаты?

— Неужели и такое говорят? — Денис сделал удивленную гримасу и почесал затылок.

— Говорят и другое: будто вы совратили многих женщин, а некоторых бросили в весьма-а… затруднительном положении. — Настя выпалила это, чувствуя себя как неумелый пловец, прыгнувший в бурную реку.

Денис расхохотался с самым искренним и веселым видом.

— И кто же вам такое говорил? — спросил он и, словно ненароком, взял ее за руку. — Наверное, господин Новохатько?

— Нет, хотя я уверена, что и он об этом знает. А мне рассказала Гликерия, которая перед тем слышала вашу историю от жены бунчукового товарища Февронии Журман, да еще от своего отца, которому все выложил покойный Устин.

— Устин? Надеюсь, после всего, что случилось, вы не принимаете на веру его слова? Что же касается мадам Журман, так тут и вовсе нечему удивляться: у подобных особ сплетни родятся даже во сне.

— Значит, это все неправда и у вас не было столь изрядных похождений? — сбивчиво спросила Настя, не решаясь освободить свою руку.

— Видит Бог, я никогда не стремился к лаврам Дон Жуана… хотя, может быть, вас это и разочарует. Ведь женщины любят мужчин, имеющих славу покорителей сердец.

— Ко мне это не относится, — нервно усмехнулась Настя. — А вот я знаю, что мужчины, привыкшие к столичному свету, любят женщин-сердцеедок, которые… которые…

— Откуда вы знаете? — спросил Денис, приближая свое лицо к Настиному. — Вы начитались парижских журналов? Вам кажется, что в столицах живут сплошь развратники вроде Лавласа или Манона Леско? В самом деле, наш век весьма ослабил нравственные путы. В Париже времен Филиппа Орлеанского и герцогини Беррийской было модно щеголять пороками. Эта мода удерживается до сих пор, да еще и пошла разрастаться по всем дворам Европы. Но, правда, наши православные законы, а они честнее пуританских, пока еще удерживают в некоторой узде славянских дам и кавалеров. А может, это объясняется нашей северной кровью, которая холоднее галльской? Впрочем, вряд ли холоднее…

Он прижал Настину руку к своей щеке, потом к губам. Маленькое пространство кареты словно раскалилось от этого прикосновения и от невысказанных слов.

Денис сел рядом с Настей и обнял ее за плечи. Она замерла, ожидая любовного признания.

Но тут внезапно карета остановилась, послышался окрик кучера, а через минуту голова Еремея показалась у дверцы. Конечно, Настя успела отгородиться от рук Дениса, пересесть на другое сиденье и быстро провести ладонями по волосам и горячему от волнения лицу.

— Барин, здесь дорога разветвляется, куда будем ехать? — спросил Еремей.

— Командуйте, Анастасия Михайловна, — повернулся к девушке Томский.

— Наверное, надо выйти, посмотреть, — заявила Настя, распахивая дверцу.

Денис спрыгнул первым и подал ей руку. Они огляделись вокруг, невольно залюбовавшись окрестным пейзажем. Солнце заливало ослепительным светом равнину, перемежавшуюся холмами, оврагами и рощицами. Слева колосилось поле, за ним белели хаты большого хутора. Справа блестела полоса реки, в которой купались светло-зеленые косы прибрежных ив. Знойный аромат степной травы, стрекотание кузнечиков, пение жаворонка с голубой безоблачной высоты, влажное дыхание реки, — все это сливалось в упоительную картину, манившую к неге, к ленивому полуденному отдыху. Волнение любви, охватившее Настю в карете, не отпускало и здесь, среди дивной природы, которая словно пела гимн сладострастному слиянию земли и неба. Взглянув на Дениса, она поняла, что и он охвачен тем же чувством.