— Не говори ничего, — попросил он.

Я сделала шаг в сторону кухни.

— Оставь.

Я остановилась, безвольно опустив руки.

— Джесси, Марк ничего не знал.

— Оставь.

Я присела на колени.

— Дорогой мой, ты ничем не мог помочь Адаму. СПР оказалась бесполезной, но ты сделал все, что нужно. Спасти его не смог бы никто.

— Вот они где. — Склонившись набок, он протянул руку к какому-то предмету у холодильника и взял его. Это был пакетик с заплатками, которые он искал.

— Джесси. — Я протянула к нему руку, но он даже не посмотрел на меня. — Так жить больше нельзя.

Он взял пакетик в рот и начал ползти к коляске, продолжая смотреть на свои ноги.

Я встала. Звенело в ушах. Джесси дополз до кухонного стола, подтянулся, сел на стул и открыл пакетик. А я решила убрать на кухне и пошла к шкафу, чтобы взять ведро и тряпку.

— Я сам все уберу, — сказал Джесси. Он поднял шину. — Сейчас и отремонтирую это, и займусь работой. А с тобой я поговорю позднее.

Небо, видневшееся сквозь оконное стекло, становилось зеленовато-синим. Серп луны, едва касавшийся горизонта, был таким тонким, что казался призрачным. Но я знала, что он настоящий. Все здесь реальное. И от этого никуда не денешься.

Вороны устраивают пиршество на мертвечине.

Они поедают падаль. Он читал об этом.

Люди считают, что эти птицы чуют приближающуюся смерть человека. Вот почему они служат приметой. «Пришел конец, молокосос». Вот почему Рики Джимсон сегодня вечером пребывал в панике. Это можно было видеть по фотографиям.

Газетные и журнальные снимки были безобразными, потому что они были сняты миниатюрной камерой, встроенной в сотовый телефон. И все же когда он перенес изображение с телефона на диск, он снова испытал такое же острое ощущение. То же самое, которое он испытывал, убивая воронов. Такое же, какое он испытал, когда вороны загорелись на блоке цилиндров, пока Пи-Джей пытался привести в действие огнетушитель, а Рики, убегая, споткнулся и упал. Они так и не увидели его в дальнем углу стоянки за его машиной, неудачники.

Он подобрал фотографии и прибавил их к своей коллекции. Материал был хороший.

Но почему же он испытывает какое-то гложущее чувство?

Потому что с этими фотографиями возникло три проблемы. Первая — они оставались не чем иным, как отснятым материалом. Вторая — на них не было звукового ряда. Третья — на них не было его самого.

Черт побери!

«Успокойся. Сегодняшний вечер все-таки был хорошей встряской для нервов. Игра с ними только начинается. Так что расстраиваться не стоит».

Чтобы расслабиться, он еще раз просмотрел свои лучшие видеосъемки. Это всегда поднимало его в собственных глазах. Конечно, его видеоматериалы были неполны. Не хватало квартирных краж. Когда он был еще школьником, ему и в голову не приходило снимать такие вещи. Непосредственное участие в грабежах подсказало ему эту идею. Он всегда заранее внимательно изучал объект, намеченный для нападения. Осенившая его мысль повела дальше — он стал брать с собой на дело видеокамеру. Человеческие лица были для него бесценны. А когда у него появилась девушка, которая могла снимать его во время «работы», появились и превосходные видеоматериалы.

Он быстро прокручивал изображение. Да, вот эта была хороша. Вот пожилой ливанец корчится за стойкой на мини-базаре. И эта тоже. Толстушка на празднике вина плачет, когда он бьет ее электропроводом по жирной заднице.

Он так расстроился. Газетные фотографии — и без него. Это явный недосмотр.

Он быстро прокрутил изображения и нашел свое самое любимое — «Севен-илевен». Это была большая удача, потому что этот материал для кабельного телевидения был показан по национальному телевидению. Материал прошел по рубрике «Разыскиваемые преступники Америки». Он смотрел, как он сам бьет продавца магазина пистолетом. Кровь, крики, дуга, которую описывает рукоятка его пистолета. Он выглядел уверенным и сильным. Плохо только, что на нем лыжная маска, не видно лица.

Черт побери!

Довольно. Он встал и пошел плеснуть на лицо холодной водой. Посмотрел на себя в зеркало. Сделал несколько глубоких вдохов, наблюдая, как поднимается и опускается его грудь. Нужно было спланировать очередное представление. Это довершит дело и решит все проблемы. И к чертям собачьим со всеми этими неудачниками, которые мешают ему жить. С такими, как Рики, Пи-Джей и Эван Делани. Он внимательно смотрел в зеркало. Взгляд у него был безмятежным.

Добравшись до дома, я проработала шесть часов подряд, временами поглядывая на апелляционную записку. Потом я совершила часовую пробежку, купаясь в бодрящем солнечном свете, приняла душ и сказала себе, что дела как-нибудь уладятся сами. Они должны были уладиться, ибо никакого иного результата я представить себе не могла. Я села на кровать, расчесала волосы и посмотрела на часы.

О Боже! Мне давно пора быть на примерке своего платья подружки невесты.

Я оделась как попало. Вывела Олли погулять, налила ему свежей воды и закрыла на кухне в детском манеже, который одолжила мне на время Ники. Побежала на улицу. Вернулась, забыв парадные туфли. Одну нашла под кофейным столиком, другую — в коробке Олли. Вот дурочка. Я бросилась к машине и помчалась к магазину одежды.

Бутик находился в Монтесито, в элегантном пассаже между картинной галереей и итальянским рестораном. Владелица магазина, мадам Корнелия, размерами была с дикобраза, пускала дым из сигареты как выхлопная труба и обладала репутацией любительницы колоть острой булавкой чересчур капризных невест. Но у нее было одно безусловное достоинство — она делала женщин красивыми. Она превращала невест в небесные создания, готовые плыть к алтарю по воздуху.

И брала за это хорошие деньги.

Нужно сказать, что собственное свадебное платье я покупала не у нее. Оно висело в дальнем углу шкафа и никак не могло дождаться, когда я наконец его надену. Но это уже относится к неоконченной истории наших взаимоотношений с мистером Джесси Блэкберном.

Когда я открывала дверь, звякнул колокольчик.

— Мисс Делани? А вы должны были прийти пять минут назад.

Мадам Корнелия шаркала через зал ко мне. Она освоила искусство ходить, не отрывая ног от пола. На шее у нее висел сантиметр, а на запястье — подушечка для булавок. Мое платье подружки невесты было на вешалке.

Она сунула мне его в руки и повела в примерочную, находившуюся у запасного выхода. Я сняла вельветовые брюки и блузку. Посмотрев на себя в зеркало, я поняла, что мне нужно было бы носить более приличное белье. Английская булавка на бретельке бюстгальтера красоты ему не придавала, не говоря уже о спортивных трусиках.

Платье. Да.

На вешалке оно выглядело ужасно. Началось с того, что меня поразил его цвет. Мадам Корнелия назвала его créme de menthe,[8]но любая девчонка знает, как выглядит гной. И потом еще эта кромка. Она пенилась, и перед моим мысленным взором предстал джулеп,[9]выливающийся из миксера. Я подняла платье, пытаясь понять, где у него перед, а где зад.