Мирил здорово подражала отцу. Она всплёскивала руками, выкатывала глаза и говорила низким голосом. Пожалуй, ей-то — прямая дорога на сцену.

— Классика, классика, классика! С утра до вечера одно слово твердит!

— А у моего отца в проекте вообще нет колонн, — заметил я. — Он приносил домой макет. Там всё по-современному.

— Это как?

— Никаких колонн, ни одной прямой стены, а стёкол так много, что придётся нанять в помощь мистеру Вендлери ещё двух человек. Одному столько не вымыть. Это и значит по-современному.

Я попросил у парня за стойкой карандаш. Он дал его нехотя — всё-таки мы у него доверия не вызывали — и потребовал быстро вернуть. Я изобразил стеклянные купола над главным вестибюлем и спортзалом, над кабинетами естественных и гуманитарных наук, показал скруглённые углы и стены, нарисовал двери классов, выходящие на галереи — в залитое солнцем внутреннее трёхъярусное пространство. Всё это уместилось на белой бумажной салфетке.

— Таких проектов для школ мир до сих пор не видел, — заключил я.

Мирил внимательно рассмотрела мой рисунок. Потом сделала ещё глоток колы. Волосы у неё каштановые — я не говорил? Так вот, они каштановые, а от ламп, которые развешаны в «Уолворте» по стенам, они стали рыже-золотыми.

Мистер Ковальски приехать не забыл. Мы допили колу, я вернул карандаш парню за стойкой, Мирил забрала на память разрисованную мной салфетку, и мы, взявшись за руки, пошли к машине. Сидя на заднем сиденье, я всю дорогу думал, как же мне попрощаться с Мирил. И вот мистер Ковальски подъехал к Идеальному дому. Пора прощаться. Только как? Но Мирил пришла мне на помощь.

— Уже светает, — произнесла она. — Увы, тебе пора.

— Пусть эти очи смежит сладкий сон, — ответил я.

На мистера Ковальски я в этот момент не смотрел. Я и без того знал, что глаза у него выкатились на лоб от изумления.

Так закончился День святого Валентина.

* * *

Мистер Ковальски недаром бредил словом «классика». Заседание школьного попечительского совета, которому предстояло решить судьбу проекта, назначили уже на следующую неделю. Оно начнётся ровно в четыре часа дня в административном здании старшей школы: сначала выступит мистер Ковальски — расскажет о своём замысле и покажет макет, потом выступит мой отец — расскажет о своём замысле и покажет макет, а уж после этого попечительский совет за закрытыми дверями примет решение о том, какая архитектурная фирма достойна выполнить их заказ: «Ковальски и партнёры» или «Вудвуд и партнёры».

Я знал все эти подробности, поскольку отец требовал, чтобы я непременно присутствовал на заседании. Пора привыкать к бизнесу, пора учиться делать успешные доклады и выигрывать конкурсы, короче говоря — пора набираться опыта. Его наследник должен сызмальства понимать, что архитектура — это поле брани. Кровавой брани.

Наверно, Макбету архитектурное поприще пришлось бы по душе.

Войдя после уроков в конференц-зал старшей школы, я увидел членов совета за учительским столом. Они передавали друг другу папки с эскизами и внимательно их рассматривали. Отец и мистер Ковальски сидели за настоящими партами — обстановочка школьная, но, прямо скажем, странная. Между «экзаменаторами» и «экзаменуемыми» стоял длиннющий стол с двумя макетами, закрытыми белыми простынями. Вроде как секретные материалы. Военная тайна.

Я пристроился на стуле у отца за спиной.

Начали с кучи формальностей, типа повестки дня; порешали мелкие вопросы, срочные вопросы, процедурные вопросы, пообсуждали всякую всячину. Отец сидел невозмутимый, но время от времени поглядывал на часы и выравнивал лежавшую перед ним стопку бумажек — речь он написал заранее. Мистер Ковальски, кажется, нервничал куда сильнее: беспрерывно курил, прикуривая сигарету от сигареты, а пауза между затяжками длилась не больше трёх секунд. Наконец к нему обратился председатель попечительского совета, мистер Бредбрук. Он восседал во главе стола — прямо Господь Бог, только в костюме и при галстуке. Он тоже курил, но не так отчаянно, как папа Мирил.

— Мистер Ковальски, теперь мы готовы вас выслушать. Прошу уложиться в восемь минут, — добавил он.

Мистер Ковальски бодро подхватил свои бумажки и мгновенно оказался возле макета. Там он вдруг оцепенел и какое-то время стоял молча. А потом повернулся к нам и посмотрел — нет, не на моего отца! — он посмотрел прямо на меня.

Честное слово!

А отец смотрел на него. Потом он обернулся ко мне, точно требовал объяснить, что, собственно, происходит.

Но я не знал. И пожал плечами.

— Осталось семь минут, — объявил мистер Бредбрук.

Мистер Ковальски откашлялся. Ещё раз кашлянул. Посмотрел на бумаги у себя в руках. Ещё покашлял. И, наконец, заговорил, снова глядя мне в глаза.

— Господа, — произнёс он. — Я позволил себе нарушить конкурсные правила и на последнем этапе работы внёс в первоначальный замысел, с которым вы уже знакомы, значительные изменения. Касаются они в основном интерьеров. В сущности, я кардинально изменил концепцию. И сейчас вместо чертежей, которые вы видели ранее, я принёс новые. Поэтому прошу дать мне чуть больше положенного времени, чтобы я мог подробно объяснить идею нового проекта. Я уверен, что Бизнесмен тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года, избранный городской Коммерческой палатой, не станет возражать и компания «Ковальски и партнёры» получит несколько лишних минут на доклад. Ведь это послужит улучшению делового климата в нашем городе.

— Это против правил, — сказал мистер Бредбрук. — А ваша новая концепция увеличит затраты?

— Совсем незначительно, — ответил мистер Ковальски.

Мистер Бредбрук задумался.

— Гм-м… Если мистер Вудвуд не против, я готов предоставить вам дополнительное время. Что скажете, мистер Вудвуд?

Что оставалось делать Бизнесмену года? Он пожал плечами и согласно кивнул. Но я-то сидел сзади и видел, что шея У него аж побагровела. Разумеется, он против! Даже очень против! С какой стати Ковальски получает лишнее время?!

Мистер Ковальски откинул простыню со своего макета. И снова откашлялся.

— Как видите, господа, фасады решены в классическом стиле, в лучших традициях американской архитектуры, поскольку именно сегодня нашим детям надо как можно чаще напоминать о величии страны и её традиций.

Да, эта школа действительно напоминала здание Капитолия в Вашингтоне: широкие ступени вели под колоннаду, за которой виднелся вход. Сверху вздымался купол с узкими окошками-прорезями. По обе стороны от купола простирались крылья здания — красивые и тоже с узкими высокими окнами. Имелся у здания и хвост — длинный спортзал с сияющими окнами в несколько рядов с обеих сторон, и с южной, и с северной. Наверно, мистер Ковальски придумал самый светлый спортзал на планете!