— Я не говорила, что не имею. Я говорила, что не знала, что он так поступит.

— Так я и поверил! Знаешь, тебе эти чёрные очки надо до конца жизни носить! Когда глаз не видно, врать намного проще.

Мы долго стояли молча. Потом Мирил сняла очки и кинула куда-то мне за спину.

Наверно, она хотела швырнуть их мне в лицо.

Кинула и — ушла прочь.

Но я успел увидеть, почему все последние дни она ходила в школу в тёмных очках.

Я подобрал очки и сунул себе в карман.

В тот вечер мне всё время мерещилось, что эти очки летят над моей головой. Снова и снова. И я представлял покрасневшие от слёз глаза Мирил. Снова и снова.

На следующий день Мирил вовсе не было в школе. А я то и дело посматривал на её пустую парту.

На большой перемене я пошёл в библиотеку и написал ещё одно сочинение по «Ромео и Джульетте».

Начал я так:

Шекспир часто приоткрывает нам, что значит быть человеком. Например, в «Ромео и Джульетте» он предупреждает, что очень трудно одновременно любить и свою семью, и девушку Джульетту.

А закончил так:

Если бы Ромео не познакомился с Джульеттой, они жили бы до сих пор. Но нужна ли им такая жизнь? Об этом Шекспир и призывает нас подумать.

В конце дня я вручил новое сочинение миссис Бейкер. Она его тут же прочитала. Дважды. Затем достала из папки, которая так и лежала на столе, мою предыдущую работу и бросила в мусорную корзину, а новое сочинение положила в папку и, убрав в стол, взглянула на меня.

— И что вы теперь намерены делать? — спросила она.

В тот вечер я взял семьдесят девять центов, оставшихся от Дня святого Валентина, добавил туда доллар из суммы, выданной на неделю родителями, и купил на эти деньги две колы и розу в упаковке с ленточкой. Держа всё это в руках, я позвонил в дверь — и открыл мне сам мистер Ковальски.

— Ты — мальчик Вудвудов, верно? — Он, похоже, очень удивился.

— А Мирил-Ли дома? — спросил я.

Он раскрыл дверь пошире, и я вошёл. Поколебавшись, он кивнул на лестницу:

— Её комната наверху.

Поднимался я медленно. И чувствовал на себе его взгляд, но не оборачивался. Зачем ему знать, что я чувствую на себе его взгляд?

Я постучал.

— Уходи, — сказала Мирил, не открывая двери.

Я снова постучал. И услышал, как, резко отодвинув стул, она встала и подошла к двери.

— Сказала же… — произнесла она, распахнув дверь, и осеклась. Даже рот не закрыла.

— Я тут подумал… вдруг ты пить хочешь, — проговорил я.

Она так и стояла с открытым ртом.

— Хочешь?

— Что?

— Пить.

— Хочу. — Она кивнула, глядя на бутылки с колой у меня в руках.

Я вручил ей одну бутылку и достал из кармана открывалку. Обожаю чпок и шипенье, которое издаёт бутылка колы, если её аккуратно открыть и начать потихоньку выпускать газ, не позволяя пене подняться до края горлышка. Когда я слышу эти звуки, сразу представляю, как можно сидеть рядышком с тем, кто тебе дорог, пить колу, а рядом лежит роза, а ещё я представляю Ромео и Джульетту — как они идут куда-то рука об руку и говорят друг другу: «Какие же мы олухи!» И ссоры — как не бывало. Вот о чём я думаю, когда слышу, как открывают новенькую, чистенькую бутылку колы.

* * *

В четверг, когда попечительский совет собрался окончательно решать, с кем подписывать контракт, «Ковальски и партнёры» отказались участвовать в конкурсе. Контракт достался компании «Вудвуд и партнёры».

— Поганцы какие, — твердил отец. — Решили меня обскакать, да ещё на дармовщину! Теперь у этих недотёп мало шансов выплыть. И поделом. Это бизнес, тут всё всерьёз, не понарошку. Ковальски никогда не умел делать серьёзные ставки. Зато «Вудвуд и партнёры» способны играть по-крупному. — Отец потирал руки, точно актёр в роли Шейлока.

И тут во мне словно что-то перещёлкнуло. Я понял, что есть, есть основания сравнивать отца с Шейлоком. Не потому, что он любит дукаты, а потому, что он стал в точности таким, как все ожидали. Интересно, а мог он стать другим человеком? И зависело ли это от его личного выбора? Были у него варианты? Или жизнь — это такая ловушка? Или он об иной жизни и не мечтал никогда?

Вот теперь он получил этот контракт, и Коммерческая палата наверняка снова выдвинет его в Бизнесмены года. На этот раз — шестьдесят восьмого. Именно этого все от него и ждут.

Я впервые в жизни размышлял о том, нравится ли отцу, как сложилась его судьба.

И нравится ли мне, как складывается моя судьба.

Или мы оба — шуты судьбы? Как Ромео.

* * *

В пятницу мы с Мирил на пару составляли схемы предложений. И завтракали вместе. И вызвались вместе делать новый проект мистера Петрелли под названием «Роль калифорнийской золотой лихорадки в моей жизни». Он попросил сделать главный упор на значимость этого исторического периода лично для нас. Потом мы вместе пели партию сопрано на уроке мисс-Вайолет-на-шпилистых-шпильках. А когда пришло время мыть доску в конце учебного дня, мыли её вместе.

Поэтому мы вместе стояли у доски, когда вошёл мистер Гвареччи и передал миссис Бейкер телеграмму в конверте. Она вынула жёлтый бланк, прочла, выронила и бросилась вон из класса. Мистер Гвареччи остался стоять растерянный. Потом он ушёл, а мы подобрали телеграмму, чтобы положить на стол. Ну и не удержались, прочитали. Я не всё запомнил, но вот самое важное:

СБИТ ТРАНСПОРТНЫЙ ВЕРТОЛЕТ ТЧК КХЕСАНЬ ТЧК ЛЕЙТТ БЕЙКЕР ПРОПАЛ БЕЗ ВЕСТИ ТЧК

Уолтер Кронкайт каждый вечер освещает в своей программе события в Кхесани, и новости становятся всё мрачнее. Гарнизон военной базы — пять тысяч человек — отрезан, обложен со всех сторон, продовольствие и боеприпасы им доставляются только по воздуху, не на самолётах даже, а на вертолётах. И каждый вертолёт, прорываясь сквозь блокаду, подвергается мощнейшему обстрелу, ведь базу осаждает двухсоттысячная вьетнамская армия. Морские пехотинцы, обороняющие Кхесань, буквально зарылись в землю, в землянки с метровым накатом, иначе от шквального огня не спастись. Вьетнамцы не только беспрерывно бомбят базу сверху, они ещё и делают подкопы, чтобы взорвать пехотинцев снизу. По некоторым данным, подкопы обнаружены совсем близко от опоясывающей базу колючей проволоки, и теперь пехотинцы прослушивают землю стетоскопами, как врачи, и ходят с рогатинами, как ведьмы, — в Средние века так искали воду и клады.