За монахами-нарушителями охотились служащие Магистрата по делам религий. Обычно вечером, после того как в квартале Ёсивара закрывались главные ворота, они устраивали облаву. Дежурили снаружи до утра и всех возвращавшихся после весело проведенной ночи задерживали до выяснения личности. Особенно запомнились горожанам облавы, устроенные в июле 1796 года главой магистрата Итакура Кацумаса (1759–1821). Тогда попалось 73 священнослужителя в возрасте от 17 до 60 лет. Десятерых сослали на дальние острова, а остальных, продержав три дня у позорного столба, отправили в храмы по месту службы. Там их лишили сана и с позором изгнали из обители, предварительно раздев догола — таково было стандартное наказание для монахов-прелюбодеев. Оно называлось каракаса иппон (один зонтик): голому изгнаннику вручали лишь небольшой бумажно-бамбуковый зонтик — прикрыть себя.

Указы бакуфу, направленные на борьбу с расточительством и роскошью и поощрявшие всестороннюю экономию, касались всех сословий. Запретив в 1628 году крестьянам носить одежду из шелка и хлопка, законодатель сделал исключение для жен богатых землевладельцев, а также управляющих крестьянского происхождения. Чуть позднее на волне борьбы с роскошью и излишествами от шелковой одежды отлучили и самураев низших рангов. Прямых вассалов сёгуна в ранге хатамото также не забыли: в том же году ограничили численность их свиты. Затем несколькими указами завершили регламентацию семейно-бытовой жизни основных сословий. Даже широко распространенные в то время этикетные подношения из виду не упустили: подробно описали, что можно, а что нельзя принимать в качестве подарков.

Борьба с проявлениями роскоши была продолжена указами 1642, 1667, 1788 и 1842 годов. Простолюдинам запретили носить одежду фиолетового и персикового цветов, считавшихся священными. Регулярно — в 1663, 1683, 1686, 1689, 1713, 1718 и 1745 годах — появлялись распоряжения насчет одежды, адресованные высшей знати: меньше яркости и декора, больше сдержанности и достоинства. Этот курс полностью соответствовал дисциплинарной теории и практике самурайства. А они требовали сдержанности, самодисциплины и почтительности: ну не может настоящий воин выйти на улицу в кимоно яркой расцветки! Размер орнамента на мужской одежде также регламентировался. Его последовательно уменьшали до 22, 16, 10 сантиметров. Сам рисунок все больше смещался сверху вниз и спереди назад, а потом и вовсе стал наноситься на внутреннюю сторону кимоно, чтобы снаружи его не было видно. Со временем самые уважаемые и достойные люди начали носить одежду из тканей с мелким узором, издали казавшихся однотонными. Дорогие сорта шелка тоже стали считаться неуместной роскошью для большей части населения. Указ 1718 года предписывал уличным патрулям проверять даже нижнее белье задерживаемых или подозрительных горожан: нет ли элементов запретной роскоши? В 1745 году эту инструкцию дополнили требованием изымать “неуставную” одежду, обнаруженную на телах городских жителей.

Цвета тканей, из которых шили верхнее кимоно, унифицировались: черный, серый, коричневый, темно-синий и темно-зеленый. В этих рамках и развивалась японская мода в XVIII–XIX веках. Задолго до появления современного делового дресс-кода японская нация была подготовлена к принятию униформы как элемента коллективной жизни. Японцев приучили одеваться просто и скромно. Чтобы убедиться в этом, достаточно пройтись по улицам любого небольшого или среднего по размеру японского города.

Впрочем, регламенты хотя и действовали, но не могли полностью подавить стремление молодого общества к новизне, прежде всего в одежде. А общество эпохи Токугава было преимущественно молодым, хотя бы в силу средней продолжительности жизни. Чем строже были запреты, тем больше исхитрялись модники и модницы. Требуются сдержанные, темные цвета? Хорошо, пришиваем к верхнему кимоно скромной расцветки нарядную подкладку из черного шелка и надеваем черный же сатиновый пояс. А к ним воротник того же цвета и фактуры — очень элегантно получается. Когда черный цвет окончательно закрепился за мужским кимоно, неутомимые столичные модницы внедрили его в женский наряд — получилось свежо. И так далее. С точки зрения сегодняшнего многообразия и изощренности фасонов эти мелкие уловки кажутся забавными, но ничего не поделаешь — у каждой эпохи свои подвиги.

Любовь правящего сословия к инструкциям и правилам возникла задолго до эпохи Токугава. Патриархи крупных воинских кланов писали семейные наставления (какун) начиная с XIII века. Большую часть своей жизни они имели дело с оружием, поэтому многие заветы были продиктованы военным опытом. Да и сёгуны той эпохи не упускали случая распорядиться насчет жизненного уклада не только военного, но и гражданских сословий. С окончанием междоусобных войн роль гражданских аспектов в жизни общества резко возросла, но любовь правящего сословия к приказам, которые не обсуждаются, продолжалась еще долго. Со временем чисто военная манера управления была смягчена некоторым аристократизмом, сформировавшимся в результате длительного нахождения у власти: “В Японии солдаты пользуются большим уважением общества; простой народ и даже купцы, разговаривая с ними, придают им титул сама, или ‘господин’” [Головнин, 1816].

Военный образ жизни определял многое в морали, ценностях и привычках самурайского сословия. Например, осторожность и предусмотрительность, особенно в дальней дороге. Если самурай ночевал в незнакомом месте, к примеру, на постоялом дворе, где двери на ключ не запирались, он каждую ночь должен был менять расположение постели в комнате. Раздвижная дверь, оклеенная плотным картоном (фусума), надежной защитой служить не могла, поэтому ее рекомендовалось подпирать изнутри циновкой, которая падала на входящего. Циновку привязывали бечевой к подголовному валику. Падая, она выдергивала валик из-под головы спящего и будила его. Спать рекомендовалось на боку, положив меч рядом. Та же предусмотрительность запрещала самураю в пути укрываться от непогоды в пустом доме или под навесом чужой крыши.

Самураи носили мечи на поясе слева, и это определяло многое. На улице держались левой стороны, со встречными расходились правым боком, чтобы не задеть мечом. По этой же причине правила требовали начинать ходьбу с левой ноги и поворачиваться через левое плечо. Положение меча на поясе требовало также особого внимания при обходе препятствия слева, например, при повороте за угол. На этот счет также существовала специальная инструкция. Левшей тотально переучивали: во-первых, этого требовали правила группового боя, во-вторых, вся военная амуниция была рассчитана на правшей. Даже если воин терял в бою правую руку или она плохо слушалась после ранения, меч все равно должен был оставаться там, где ему положено быть, то есть слева. В 1927 году Хаяси Фубо (1900–1935)[15] сочинил повесть “Тангэ Садзэн”, названную по имени главного персонажа — однорукого и одноглазого бойца, героя японского фольклора. У него не было правой руки, но автору повести и в голову не пришло переместить меч на правый бок, откуда его было бы гораздо удобнее выхватывать. Японский читатель в это просто не поверил бы.

Об отношении самураев к оружию долго рассказывать не стану — и так понятно, что такое меч для воина. Еще Токугава Иэясу требовал помнить, что оружие для самурая — “все равно что его душа, и с ним нельзя разлучаться всю жизнь”. Прибывшие в Японию первые европейцы подтверждали: самураи “с мечом и кинжалом не расстаются с 14-летнего возраста. Они не потерпят ни малейшей обиды, ни даже небрежно сказанного слова” [Ксавье, 1549]. За утрату оружия сурово наказывали, поэтому меч крепили к поясу с помощью темляка (петля на рукоятке), который не позволял вынуть его из ножен никому, кроме хозяина. По пустякам обнажать меч не рекомендовалось, поэтому в стычках с простолюдинами символ самурайской чести часто использовали как простую палку, не вынимая из ножен. Оружейные мастера знали об этом и делали ножны прочными.