– Так точно, ваше сиятельство.

Капитана Тир сдал без колебаний. Во-первых, говорить правду – это хорошо и правильно. А во-вторых, по инструкции полеты запрещалось проводить, если метеоусловия не соответствовали уровню подготовки пилотов в группе, а он собирался лететь один.

– Ну что ж, – фон Геллет кивнул на болид Тира, – тогда можете взлетать.

– Слушаюсь.

Пока его сиятельство не передумал, Тир нырнул в машину, захлопнул фонарь и стартовал, до того скрупулезно выполняя инструкции, что скулы свело от собственного занудства.

В такую погоду самое то пролететь по недавно составленному и согласованному с капитаном маршруту. Метки уже провешены, в том числе – в море. Если сейчас отработать по всем контрольным точкам, то завтра – или когда там улучшится погода – его эскадрилья даже пикнуть не посмеет, что маршрут слишком сложный.

Тир летел, следуя изгибу невидимого сейчас берега. Первый маячок был установлен на оконечности мыса, потом придется идти над морем. Конечно, ему проще: он сам вчера провешивал эти метки, но зато эскадрилье, в отличие от него, не придется лететь вслепую, да еще на предельно малой высоте.

Да еще, блин, в такой ветер!

Ветер так и норовил подхватить легкую машину, сбить с курса, зашвырнуть куда-нибудь подальше. Толкал в разные стороны, так что Тир, кроме поиска маячка, вынужден был сосредотачиваться на том, чтобы не дать болиду рыскать больше, чем на сантиметр. Почему именно на сантиметр? Да потому что меньше – никакого мастерства не хватит, а больше – стыдно.

Он, не оборачиваясь, засек незнакомую машину. Вильнул в сторону, одновременно набирая скорость, и светящийся шарик пролетел мимо. Тир сделал «стойку на нос», уводя болид вверх, хвостом вперед. Выстрелил. Тоже промахнулся.

О полете по маршруту пришлось забыть. Сначала – разделаться с противником. Какой, интересно, придурок вылетел в такую ночь?

Ох, мать твою, да понятно какой! Фон Геллет. Ходят слухи, что он летает не хуже Тира. И слухи похожи на правду, потому что видимость – нулевая, ветер ураганный, еще и гроза, а графу это нисколько не мешает.

Тир ушел от очередного выстрела. Теперь у него было преимущество в высоте, и он атаковал сверху, благо весь верх фюзеляжа противника был как на ладони – стреляй, не промажешь.

И он-таки промазал. Граф успел сделать «стойку на хвост». Маркер почти запятнал колпак кабины пилота, но почти – это не попадание. Фон Геллет стремительно набирал высоту, лишив пикирующего на него Тира времени на прицеливание. С кем другим это, может, и прошло бы. Но Тир умел стрелять навскидку. И граф умел… вот черт! Они выстрелили одновременно. Одновременно перевели машины в горизонтальный полет, продолжая держать друг друга под прицелом. Затанцевали, борясь с ветром, ускользая от молний и маркеров, крутя «бочки», кульбиты, самые разнообразные петли и стреляя, стреляя, пока не закончился боезапас.

Маркеры вышли. Остались боевые.

Боевыми в своих графов не стреляют – не принято.

Еле различимый за залитым водой колпаком, фон Геллет жестом показал: «Возвращаемся домой».

Тир вспомнил о непройденном маршруте. И о субординации.

Решил, что субординация важнее.

До летного поля он шел ведомым, уныло подсчитывая пятна от маркеров на фюзеляже графского болида.

Четыре попадания. Ни одного критического. Против семи попаданий фон Геллета как-то хреново выходит. Правда, у графа пять из семи прошли по касательной. Не то что не критично, а так – броню поцарапал. И все-таки, все-таки… да. Есть о чем задуматься.

Эрик фон Геллет умеет летать.

И это напрягает. Странно, вроде бы надо обрадоваться, что нашелся еще один такой пилот, а вместо этого хочется прямо сейчас развернуть машину и к чертовой матери дезертировать.

Плохая идея. Хотя бы потому, что граф ведь догонит. Еще собьет, чего доброго. А нет, так его сбивать придется, а он от этого наверняка погибнет, и тогда уж никуда не спрячешься. К фон Геллету, говорят, весьма расположен Лонгвиец, а Лонгвиец, если пожелает, – из-под земли достанет. И шкуру сдерет.

– В Лонгви по-прежнему все самое лучшее, – прокомментировал граф, осматривая свою машину. – Большая удача для графства, что и нам перепало немножко лучшего.

– Ваше сиятельство тоже родом из Лонгви, – напомнил Тир.

– Вот я и говорю: большая удача, – невозмутимо подтвердил граф.

Первое впечатление не обмануло: он действительно походил на Лонгвийца. Сходство в глаза не бросалось, но Тир-то присматривался. К графу присматривался, а барона Лонгвийского он и так прекрасно помнил. Забудешь его, пожалуй…

При взгляде на фон Геллета казалось, что его рисовали, взяв Лонгвийца за образец. Но рисовали человека, а не шефанго. Получилось… хм, недурно получилось. Даже, пожалуй, хорошо. И все же черты лица были слишком резкими для человека, равно как не совсем человеческим, по крайней мере, весьма экзотическим, был разрез глаз.

Пялиться дальше становилось просто невежливым.

– Ну что же, лейтенант Андерер, – теперь фон Геллет смотрел на него, – я вижу, что слухи о вас сильно преуменьшены.

Про себя Тир грубо выругался. А вслух не сказал ничего, лишь вопросительно взглянул на его сиятельство.

– Мне доложили, – сказал тот, – что вы почти круглые сутки проводите в воздухе. Это правда?

– Нет, ваше сиятельство, – ответил Тир. – У эскадрильи бывают и теоретические занятия. К тому же машин не хватает.

– Речь идет лично о вас, а не о вашей эскадрилье.

– Я летаю, когда есть возможность, ваше сиятельство.

– В первый раз вижу, – заметил граф в пространство, – чтобы лонгвийский выпускник был так дисциплинирован. Вы точно закончили академию Лонгви?

– А также институт благородных девиц, ваше сиятельство, – совершенно серьезно ответил Тир.

– Тогда ясно. – Фон Геллет не дрогнул. – Что ж, лейтенант, спасибо за бой.

– Рад стараться, ваше сиятельство.

Он не издевался. Ну… почти. Не до того было.

Проводив взглядом уходящего из ангара графа, Тир задумался: бежать ему прямо сейчас или все-таки подождать и посмотреть, как дело повернется. Излишнее внимание, как всегда, напрягало. Но невозможно совсем не привлекать к себе внимания, особенно если летать по двадцать часов в сутки. А не летать он не может.

И что теперь? Да ничего. Пока убивать не пришли, можно не дергаться.

Граф и его свита улетели через день. Но в гарнизоне еще неделю все продолжали ходить по струночке и до последней запятой соблюдали устав.

Тира это устраивало. Казимир тихо ругался и норовил сбежать подальше.