Нет, сейчас ты не хочешь об этом думать. Ты уже не способна воспринимать иронию. Ты говоришь своему сыну, — который отвернулся и смотрит в окно, который всю дорогу от школы до мотеля ни разу не обернулся в твою сторону, который не хочет смотреть на тебя, — что сейчас вернешься. Тебя изумляет, что у него хватило нахальства надеть бейсболку задом наперед.

Это мелочь, но это его выбор.

В офисе мотеля «Горный ландшафт» никого нет. Ты разглядываешь маленький пластиковый письменный стол, стул в углу, кленовый журнальный столик (такие часто можно увидеть в приемных врачей), на котором едва умещаются иллюстрированный журнал и карточка с перечнем коктейлей из бара по соседству. Ты озираешься в поисках звонка.

— Эй? — робко зовешь ты. — Есть тут кто-нибудь?

До твоего слуха доносится какой-то звук из соседней комнаты. В дверях появляется мужчина с животом, похожим на большую опрокинутую чашу. Он обедал. В руке он держит скомканную салфетку.

— Мне нужна комната, — говоришь ты. — Для меня и моего сына.

Тебе вдруг приходит в голову, что он может тебе не поверить, решив, будто у тебя роман с несовершеннолетним.

— Он учится в Академии, — поясняешь ты и тут же жалеешь об этом. Что, если местные терпеть не могут эту школу? Ты ничего не знаешь о взаимоотношениях города и Академии. Они тебя раньше никогда не интересовали.

— Нам с сыном нужна комната, — повторяешь ты.

— На сколько дней? — спрашивает мужчина.

Ты не знаешь. До пятницы? В пятницу состоится заседание Дисциплинарного комитета. Позволят ли твоему сыну так долго пропускать занятия и вообще отсутствовать в школе? Возможно, завтра тебе придется отвезти его в общежитие. О кассете скоро будут знать все, разве не так? Тебя вдруг снова охватывает паника. Ты с силой прижимаешь сумочку к животу.

— Две ночи, — отвечаешь ты, хотя тебе трудно представить, как ты сможешь провести столько времени бок о бок с сыном, который не желает разговаривать с тобой, который не желает даже смотреть на тебя.

Мужчина называет сумму. Наверное, ему не терпится вернуться к своему обеду. Ты говоришь, что кровати должны быть раздельными. Если он и слышит твою просьбу, то не подает вида. «Быть может, стоит повторить?» — думаешь ты. Он просит твою карточку, и ты расписываешься на чеке. Он вручает тебе пластиковый ключ в конверте, на котором написан номер комнаты.

— Вы не подскажете, где тут можно пообедать? — спрашиваешь ты.

Пока мужчина отвечает на твой вопрос, ты пытаешься представить себе, как сидишь напротив своего сына за очередным пластиковым столом и он уже привычно смотрит мимо тебя. «Как насчет пиццы?» — спрашиваешь ты. Возможно, лучше заказать пиццу в номер, хотя пока что ты и думать не можешь о еде.

Ты возвращаешься к машине и паркуешь ее на площадке с номером вашей комнаты. С сумочкой в руках ты выходишь из машины и вставляешь ключ в замок. Роб стоит у тебя за спиной. Он перекинул рюкзак через плечо и засунул руки в карманы свитера. Сын так послушен, что напоминает тебе заключенного. Но делает и говорит он только то, что абсолютно необходимо.

В комнате две узкие кровати, накрытые разноцветными стегаными одеялами. Ты тянешься к лампе на стене между кроватями, но она не работает. Твой сын находит выключатель и включает верхний свет. Затем он роняет рюкзак на одну из кроватей. Теперь это его кровать. Он направляется в ванную. В комнате нет шкафа, вдоль стены протянут прут с вешалками. При желании его можно задернуть клетчатой шторкой. Ты вешаешь туда свое пальто. Ты не хочешь звонить мужу.

Выйдя из ванной, твой сын сбрасывает рюкзак на пол и распластывается на кровати. Ремень на брюках уже не затянут, как раньше, и ты видишь его трусы. Он закидывает руку на глаза, закрываясь от света, от тебя, от потолка, от своего будущего. Ты входишь в ванную и моешь руки. Затем ты вытираешь их тонким полотенцем, переброшенным через перекладину за унитазом. Когда ты в последний раз ночевала с сыном в мотеле? Во время ваших семейных поездок Роб обычно брал с собой кого-нибудь из друзей, и они вместе спали в комнате, прилегающей к вашей с мужем спальне.

К вашей спальне с Артуром.

Которому необходимо позвонить.

Ты с детства не останавливалась в подобных мотелях, хотя все здесь тебе знакомо. Ты могла бы описать этот номер, не успев переступить порог, описать в подробностях, вплоть до тонкого полотенца. Вернувшись в комнату, ты садишься на край своей кровати, пытаясь устроиться поближе к сыну.

— Это правда? — спрашиваешь ты.

В конце концов, это вполне может оказаться неправдой. Вдруг это все какое-то замысловатое недоразумение.

Твой сын отворачивается и смотрит на стену.

Ты можешь потребовать, чтобы он отвечал тебе. Ты можешь потребовать, чтобы он смотрел на тебя. Ты можешь спросить: «Почему?» Ответит ли он на этот вопрос? Знает ли он ответ на него?

Ты прикусываешь щеку изнутри. Ты интуитивно чувствуешь, что ни в коем случае не должна расплакаться.

Ты открываешь сумочку и находишь мобильный телефон. Ты звонишь мужу.

В ноябре мы с Сайласом едем на вечеринку с участием местных студентов и пансионеров. Сайлас пьет пиво, я тоже. Мы танцуем. Я впервые вижу, как Сайлас танцует. На баскетбольной площадке он ловкий и грациозный, как кошка, но танцор он никудышный, и я смеюсь над ним. Он тоже смеется. Мы продолжаем танцевать. За нами наблюдают. «Ноэль и Сайлас», — думают о нас. Теперь мы пара. Мне кажется, что мы взяли что-то очень ценное и выставили на всеобщее обозрение. Сайлас это чувствует, и я тоже это чувствую. Все нормально, но я думаю, что наши отношения в опасности. Я боюсь, что это может их обесценить.

Я все помню. Я помню, как мы остановились у заправки Сайлас вышел из машины, чтобы наполнить бак. Заправив машину, он вошел в кафе и купил мне пончик. Он говорит, что эти пончики делает его тетя, а вкуснее всего они в шесть часов вечера, когда начинают подсыхать. От Сайласа пахнет бензином. Я разламываю пончик надвое и отдаю ему половину. Я целую его. У него на губах сахар и какие-то пряности. Сайлас возвращается в кафе, чтобы купить еще пончиков и заслужить новые поцелуи. Он скупает все оставшиеся пончики. Мы едем в горы, едим пончики и хохочем. Мы едим, пока нас не начинает тошнить.

У Сайласа жесткая щетина, хотя он бреется каждый день. От поцелуев у меня красный и распухший рот.

В ноябре налетает метель. Занятия для пансионеров продолжаются, потому что они могут дойти до учебных корпусов, хотя некоторые утверждают, что это невозможно Местным студентам разрешается пропускать уроки. Caйлас приезжает в школу, хотя дороги не расчищены и не успел поставить на машину зимние шины. Парковку тоже не расчищали, и Сайлас оставляет машину возле спортивного зала. На уроке английского, кроме меня, всего трое человек. Мы болтаем с мистером Тейлором, обсуждаем планы на День Благодарения, но по его липу заметно, что он мечтает вернуться домой и забраться под одеяло.