Когда я выхожу из класса, в коридоре стоит Сайлас. Я так рада его видеть, что на глазах у всех обнимаю его. День без Сайласа — это пустой день. Он годится только на то, чтобы делать уроки и репетировать.

Сайлас одет в стеганую парку и вязаную шапку. Его нос покраснел, и он забыл побриться. Я знаю, что он приехал в школу не для того, чтобы сдать какую-то работу или написать тест. Он приехал ради меня. Мне хочется поцеловать его прямо в коридоре, в лучах мертвенно-белого света, струящегося из окон. Неподалеку разговаривают мистер Эпштайн и мистер Тейлор. Мистер Тейлор то и дело поглядывает на нас с Сайласом, как будто мы сделали ему какой-то знак.

Сайлас везет меня в Беннингтон. У меня там концерт. В машине он кладет руку на мое бедро, а я снова и снова прокручиваю в голове ноты. Мы не разговариваем. Сайлас знает, что я нервничаю, и не спрашивает, нервничаю ли я. Я беру с него пример и учусь не задавать ему вопросы перед игрой.

Обочины дороги занесены снегом. Когда навстречу проезжает грузовик, все ветровое стекло забросано грязный снегом и солью. Бывают дни, когда Вермонт кажется мне невыносимо мрачным, когда больше всего на свете хочется сесть за руль и уехать куда-нибудь подальше, за пределы штата. Мне предстоит играть вместе со студентами колледжа. Когда я представляю себя на сцене, у меня во рту все пересыхает, а дыхание учащается. Сайлас не говорит, «все будет хорошо», и мне нравится то, что он не любит врать.

Во время концерта я вижу Сайласа в последнем ряду маленького зала. Он волнуется, как будто смотрит важный футбольный матч. Я думаю, что он переживает за меня так же, как отец переживал бы за свою дочь. Отцу выступление дочери дается труднее, чем ей самой.

После концерта Сайлас ликует. Он в таком приподнятом настроении, как будто только что выиграл важный матч. Обеими руками он берет мое лицо и целует меня прямо в губы на глазах у госпожи Ирвинг, моей учительницы по музыке, которую не особо радует появление Сайласа. Она приготовила для меня замечания. У нее всегда есть замечания, но сейчас они могут подождать. Сайлас считает, что я выступила великолепно.

Перед самыми рождественскими каникулами у меня день рождения. Сайлас приглашает меня на обед в ресторан. В радиусе тридцати миль от Авери есть только один хороший ресторан. Сайлас говорит, что уже заказал столик.

Я еще ни разу в жизни не была на настоящем свидании в ресторане. Мне кажется, что Сайлас тоже. Я надеваю белую блузку, черную юбку и туфли без каблуков. Поверх блузки мне приходится надеть парку, потому что мое хорошее пальто осталось дома, в Бостоне. Я причесываюсь

Я подравниваю челку. Мне хочется немного подстричь волосы по бокам, но получается что-то ужасное, и я вовремя останавливаюсь.

Я встречаюсь с Сайласом в комнате отдыха. На нем темно-синий пиджак спортивного покроя, голубая рубашка и брюки цвета хаки. Поверх пиджака надето пальто, он выглядит таким взрослым, красивым и сексуальным, что мне очень хочется коснуться его груди. В комнате много студентов. По телеку показывают «Симпсонов», но на экран никто не смотрит. Все смотрят на нас с таким видом, как будто мы собрались на похороны.

Не успеваю я дойти до машины, как мои туфли промокают насквозь, а ступни от холода становятся ярко-красного цвета. Сайлас, извиняясь, говорит, что печка в его машине практически не работает. Он тянется на заднее сиденье и подает мне одеяло, которым я укутываю ноги.

Когда мы входим в ресторан, гардеробщик берет у нас верхнюю одежду. Сайлас поправляет манжеты рубашки, а я одергиваю юбку. Мои ноги все еще розовые. Сайлас просит столик поближе к камину. Наверное, официанту тоже нравится, как выглядит Сайлас, потому что он ведет нас к столу перед самым камином. Ресторан маленький и дорогой, но даже при слабом освещении я замечаю, что штора прикреплена к стене скобой, а вдоль плинтуса идут электрические провода. В одном конце обеденного зала устроен бар, как в английском пабе. Я заказываю диетическую колу, а Сайлас берет воду. Я не успеваю даже взглянуть на меню, как Сайлас извлекает из кармана своего спортивного пиджака маленькую синюю бархатную коробочку. Меня охватывает паника, потому что мне вдруг кажется, что он собрался сделать мне предложение. Наверное, я издаю какой-то возглас, потому что бармен поднимает голову и смотрит на нас. Сайлас ставит коробочку на стол передо мной.

— У меня не было подарочной бумаги, — извиняется он.

Я, затаив дыхание, открываю коробочку и вздыхаю с облегчением. Из белой атласной кроватки мне подмигивавают крошечные сережки-гвоздики. Они украшены цирконом. Это мой камень по знаку Зодиака. Кое-кто мог бы подумать, что это очень банальный подарок, но я тут же надеваю сережки и чувствую себя очень красивой. Теперь мочки моих ушей мерцают в полумраке.

На рождественские каникулы я уезжаю домой, и, хотя я очень люблю своих родителей, мне ужасно не хватает Сайласа. Должно быть, все влюбленные чувствуют нечто подобное. Я так скучаю, что возвращаюсь на день раньше. Это разрешается делать спортсменам и тем, кому нужны репетиционные аудитории. Я отправляю Сайласу сообщение, и он тут же приезжает. Мы сразу поднимаемся в мою комнату и тем самым грубо нарушаем школьные правила. Дежурная слушает музыку в своей комнате в конце коридора. Из-за меня ей пришлось вернуться в школу на день раньше. Она пытается представить себе, что все еще отдыхает.

Мы с Сайласом падаем на кровать и начинаем целоваться. В этот день мы открываем очень много дверей. Сначала эту дверь, потом ту дверь, потом вот эту…

Майк сидел за столом в своей «стеклянной банке» на крыше гостиницы. Он положил ручку и задумался. Ему хотелось как можно точнее изложить следующую часть своей истории, а именно — рассказать о своих отношениях с Анной. Но он обнаружил, что о любви писать очень трудно. Как бы он ни подступал к этой теме, со всех сторон его окружали клише и фразы, заезженные до такой степени, что давно утратили первоначальный смысл. Ему никак не удавалось описать секс. «Разве не достаточно просто помнить о нем?» — спрашивал он сам себя. Зачем вспоминать о нем на клочке бумаги? Но нет, эта часть истории лично ему казалась наиболее значимой, поэтому он боялся скомкать ее, продемонстрировав некую душевную леность. Майк твердо решил быть предельно честным, прежде всего перед самим собой. Их короткий и яркий роман, за который им пришлось заплатить такую высокую цену, стал катализатором многих трагических событий.

А впрочем, он нуждался в отдыхе. Он решил на несколько минут, а может, и на целый час отложить свою историю и заняться чем-нибудь другим. Ему ужасно захотелось выпить, и он потянулся за пиджаком. В таверне всегда ярко пылал камин, но, несмотря на это (или, наоборот, вследствие этого), по ней гуляли сквозняки.

Он вышел из номера, на лифте спустился на первый этаж и протолкался сквозь толпу делегатов какого-то съезда, воскресным вечером заселявшихся в гостиницу. Их рабочая неделя начнется завтра утром в комнате с длинным столом из красного дерева, камином, виндзорскими стульями и свежими малиновыми или персиковыми кексами. Майк по опыту знал, что отказаться от них просто невозможно, и принялся лениво подсчитывать, сколько веса можно набрать за пять дней конференции в такой гостинице. У него вышло что-то от трех до пяти фунтов. Однако беготня по магазинам способствовала сжиганию лишних калорий, как и занятия в маленьком тренажерном зале гостиницы, который Майк обходил стороной. Он всякий раз испытывал неловкость, когда ему приходилось демонстрировать свое полуобнаженное тело совершенно незнакомым людям. Наверное, это было пережитком тех дней, когда появление директора в тренажерном зале Авери приравнивалось к академическому самоубийству. Чтобы удерживать свой вес на уровне ста семидесяти восьми фунтов, Майк занимался ходьбой. Идя по коридору и прислушиваясь к обрывкам разговоров, он собрал почти полную сводку погоды. Температура на улице составляла около семи градусов по Фаренгейту,[19]но из-за ветра, порывы которого Майк чувствовал даже внутри здания, создавалось ощущение, что температура не плюс семь, а минус семь градусов.[20]Он решил, что первый бокал выпьет в гостиной, у камина и рождественской елки, которую установили там еще до приезда Майка в гостиницу. Однако, войдя в гостиную, он увидел, что к камину подкатили инвалидную коляску, в которой сидел незнакомый мужчина. Майк кивнул ему в знак приветствия и, отказавшись от намерения посидеть у камина, направился в уютный уголок с диванами и креслами. Он немедленно пожалел о принятом решении, поскольку человек в инвалидной коляске, несомненно, был очень одинок и с удовольствием с кем-нибудь поболтал бы. Но если бы Майк вернулся к камину и начал беседовать с ним о пустяках, одинокий человек в коляске тут же догадался бы, что он делает это из жалости. С другой стороны, с чего он взял, что человек в коляске одинок? Быть может, он на полчасика сбежал от жены и не нуждается в его, Майка, участии.