– Э, свинына! – послышалось в наушниках связиста. – С вами говорят войны Аллаха, слышишь мэна, нэт?

– Не отвечать, – приказал командир группы.

– Вы полковника нэ потэряли? Случайно в гости к нам зашёл. Сейчас башка ему отрэжэм, иды забэрай. Давай мэнятся, вы вчэра наших в плэн брал. Сержанта нэ отдам, он кровнык мой. А полковника бэри, эсли хочещь.

– Попали, – сказал тихо связист, опустив голову и сняв с шеи наушники.

Подъехал Скачков с Макеевым на броне. Лейтенант прыгнул на землю и, пригнувшись, подбежал к группе.

– Все целы? – спросил взводный Герасимова.

– Почти, – ответил Гера, кивая в сторону погибших бойцов ВВ. – Я жетоны снял, куда их?

– Давай сюда, – протянул руку Макеев.

– Там на дереве ещё один висит, – доложил сержант, – сапёры нужны.

– Будут сапёры, – заверил взводный, – теперь по коням.

Пришла броня разведки с жёлто-красными знаками внутренних войск на башнях. В десант загрузили погибших и медленно отходили на исходные позиции. Машины выползли на дорогу, развивая скорость. Позади раздалась пулемётная очередь. Две чёрные фигурки убежали с дороги, оставив что-то на середине перекрёстка. Макеев взглянул в бинокль, но так и не разобрал, что там.

– Отдохните, поешьте, – приказал взводный, – трофеи сдать старшине.

– Нам к себе возвращаться? – спросил Соломин.

– Свободны и спасибо за работу, – прозвучал ответ.

Взвод управления

– А я тебе про свои «вездеходы» не рассказывал, Замок? – спросил Казаков, натирая сапоги толстым слоем гуталина. – Просыпайся, вижу, что не спишь. Ну глянь, как они на мне сидят. Кожаные, легкие, можно гармошкой носить, кирзу так носить не получится. Кирзу только обрезать, а эти скатал в гармошку – и порядок.

Юра натянул сапоги и довольно притопнул каблуком, присев на лежанку подле меня. Окончательно проснувшись, я открыл глаза и первым делом закурил, потягивая затёкшие мышцы рук и ног.

– Достал, Казак. Ты сам с собой разговариваешь или с сапогами? – спросил я, глядя на его обувь и немного завидуя.

Мои сапоги к тому времени уже разбухли от влаги и обросли сантиметрами несмываемой грязи. В таких погодных условиях солдату лучше выдавать резиновые сапоги, и старшина вроде как пытался решить этот вопрос, но пока безуспешно.

– Да в них хоть барыню, – засмеялся наводчик, блеснув здоровыми зубами.

– Ну давай рассказывай, хватит плясать по комнате.

Зная Казакова и его умение дотошно цепляться до мелочей, повествуя о чём-либо, я положил под голову бушлат и приготовился к душещипательному монологу.

Закончив мотострелковую учебку, в тех сапогах, которые ему торжественно вручили перед курсом молодого бойца, Юра поехал на Кавказ. Сапоги к тому времени изрядно подустали, каблук стерся, а носок напоминал побитый помидор. Всё бы ничего, но самое отвратительное в том, что при ходьбе они всё время натирали ему ноги. Сапоги можно было отобрать у вновь прибывшего пополнения или на худой конец украсть, но парень был принципиальным и совершенно уставным.

За месяц до окончания учебного курса бойцов загнали на общевойсковой полигон. У наводчиков, механиков и прочих военных специалистов шла сдача экзаменов. Солдаты жили в полевых условиях, в обогреваемых буржуйками палатках. Попадали под дождь, падали в грязь, черпали воду из луж сапогами. По окончании очередного тяжелого дня нужно было успеть занять вакантное место для своей обуви. Сушили их просто – у печки-буржуйки. Но лучшие места доставались всегда лучшим, то есть старослужащим. Тут Казака спасла его коммуникабельность. Сдружившись с «черпаками» и имея перед собой конкретную цель, он сумел занять место под солнцем.

К сожалению, тут солдат переборщил с дистанцией, да так, что прожёг голенище и на правом, и на левом сапоге. Взводный, узнав о несчастье бойца, выдал ему свои старые обноски. Но Юра не хотел просто так расставаться с тем, в чем страдал полгода. Он отрезал подпорченную часть своих сапог и сшил их с сапогами офицера. Получился довольно грозный гибрид, не имевший аналогов во всем полку. Передвигаться в таких лаптях нужно было крайне осторожно, чтобы не потерять подошву на ходу. По прибытии на Кавказ его первый прыжок с бронепоезда, так сказать, не удался. Казаков по уши увяз в чеченской грязи, выползая из нее уже босиком, в одних голенищах. Стойкий, привыкший ко всем тяготам и невзгодам армейской службы боец отрыл их сапёрной лопатой и снова одел. Тут пригодилась солдатская смекалка. Для того чтобы не потерять свои то ли кеды, то ли сапоги, он надел поверх них комплект ОЗК. Перед тем как вступить в ожесточённую схватку с противником, необстрелянных солдат отправили в штаб полка. Там боевые офицеры повторно принимали экзамены.

Получив сухой паёк, в который всё так же входили килька и хлеб, Юра побрёл в палатку. Там, как обычно, у печки-буржуйки расположились дембеля, уже повоевавшие, ждущие отправки домой. Кинув вещмешок на стол, голодный и уставший боец стал думать, чем бы порезать хлеб. В руках у одного из старослужащих армянской внешности Юра увидел нож. Дождавшись, когда дембель наиграется «бабочкой», солдат молча подошел и взял так необходимый ему предмет. Из буханок хлеба, который мы получали, можно было построить блокпост и не бояться пуль боевиков. Поэтому сказать, что хлеб был черствым, – это не сказать ничего. При нарезке не без труда второго куска хлеба металл просто лопнул, застряв в буханке. Казаков округлил глаза, успев подумать о том, что чёрная полоса его жизни уж както долго тянется. Не успев оправиться от этой тяжёлой мысли, боец получил довольно ощутимую зуботычину от обладателя злосчастного ножа.

– Ах ты урод. Я этот нож на зачистке нашел! – закричал дембель и хлестнул Юру по лицу ладонью.

– Я не виноват, что мой хлеб и твой нож дерьмо, – оправдывался Казак, уклоняясь от ударов.

Ему хотелось вырубить армянина, но здравый смысл подсказывал бойцу обратное. За спаррингом не без интереса наблюдали дембеля. И тут один старослужащий из жалости либо вдохновленный смелостью Юры крикнул:

– Хватит, ара, успокойся, твоя «бабочка» на самом деле дерьмо! Всё равно перед «вертушкой» её у тебя менты отберут. Видел, как они металлоискателем ребят шмонают?

Армянин сделал недовольное лицо, но все же отступил, вернувшись к буржуйке и ругаясь по-армянски. Он злобно пронзал бойца взглядом, но сделать ничего не мог или просто не решался.

– Садись рядом, погрейся, – пригласил парень, до смерти уставшего и замёрзшего бойца. – Меня Женя зовут, – протянул он ладонь.

– Юра, – сухо ответил Казаков.

Казаков подошел и сел рядом, всё ещё не веря в удачный финал. Парни разговорились о службе на Кавказе. Новый знакомый говорил долго, смоля папиросы одну за другой. Рассказывал о первом бое в станице Червлённой и как умер его друг от тяжёлых ранений. Юре казалось, что парень дает напутствие, рассказывая о всех подробностях и нюансах боевой службы, но потом понял, что человек просто хочет выговориться. Дальше боец заговорил о грандиозных планах по возвращению на гражданку и как, несмотря ни на что, он воплотит их в жизнь.

– Это что за хрень у тебя на ногах? – обратил внимание на обувку Юры Женя.

Казаков не без удовольствия рассказал печальную историю своих сапог дембелю с подробностями, акцентируя внимание на бережном отношении к вещам.

– На, держи, как от сердца отрываю, – полез в свой вещмешок старослужащий, извлекая оттуда совершенно новенькие кожаные сапоги. – У тебя какой размер?

– Сорок третий.

– Ну вот, в самый раз. Носи и меня вспоминай.

– Спасибо, – сказал Казаков, крепко пожав ему руку, начиная скидывать с ног то, что так берёг целых полгода.

Проснувшись к завтраку, Юра обнаружил, что отправка дембелей уже прошла. Ему стало грустно оттого, что не проводил и не поблагодарил как следует Женю. В армии так случается часто. То, что ты откладываешь на завтра, возможно, больше никогда тебя не коснётся.

– Неплохая история – сказал я, – можно целую повесть написать и назвать ее «Сапоги». У группы «Король и Шут» есть песенка такая, правда, она грустная.

– Домой придёшь, роман напиши, – засмеялся наводчик, разглядывая свое грязное лицо в осколок битого зеркала, – меня главным героем сделаешь. Красивым