«В день 27 ноября 1669 года у Михаила Казимира Радзивилла, князя Несвижского и Олыкского, гетмана польного литовского, подканцлера Великого Княжества Литовского, воеводы Виленского, старосты каменецкого, гомельского, лидского, кричевского, пропойского, родился сын. 30 ноября в Мариацком костёле Кракова наречён именем Кароль Станислав. Восприемники – Его Милость Король Польский, Великий Князь Литовский, Русский, Прусский, Жематийский Михаил Корибут-Вишневецкий, и Её Милость Гризельда Констанция, урождённая княжна Замойская».

Из тёмных глубин встал ещё один тёмный призрак прошлого – отец покойного короля Михаила Вишневецкого, их милость пресветлый князь Иеремия Михаил Корыбут, “Hieremias cosacorum terror – Dux et princeps Visnioviecus” [39], или, как называли его казаки, «собачий сын Ерёма».

То время Славута знал по рассказам отца и деда – он впитывал эти рассказы жадно, словно холодную воду в жаркий летний день.

В ту эпоху могущество Речи Посполитой уже начало клониться к закату, и ясновельможные паны “ogniem i mieczem” [40] пытались удержать слабеющей рукою земли Малой, Красной, Белой и Чёрной Руси. В страшную, кровавую годину князь Иеремия Вишневецкий произнёс роковую фразу: «или все церкви в своих землях обращу в костёлы, или пройдусь огнём и мечем по схизматам». И взметнулись над убогими крестьянскими хатами хищные языки пламени, закружились над разорёнными селениями тучи воронья, закачались на берёзах окоченевшие тела холопов. И покрыла всю Малую Русь, превращённую в ад земной, страшная тень чёрного князя Еремы…

Но на меч всегда найдётся другой меч, а насилие порождает только насилие. Из далёкой Сечи Запорожской ещё неведомый миру чигиринский сотник Богдан Зиновий Хмельницкий призвал посполитый люд боронить от католиков-ляхов Церковь Православную и Землю Русскую – и пламя народной войны, словно лесной пожар в жаркое лето, мгновенно охватило Киевщину, Подолию, Волынь, а затем перекинулось на Белую Русь. Вскоре на территории Великого Княжества Литовского появились загоны казачьих полковников Небабы, Михненко, Поддубского, Голоты – и запылали княжеские замки и панские фальварки, величественные костёлы и строгие кляштары, под казацкими саблями пали польские гарнизоны Гомеля, Пинска, Бобруйска, Мозыря, Новогрудка, Несвижа.

Однако сабли, вилы и топоры оказались бессильны против мушкетов и пушек – народный бунт был задушен железной рукой великого гетмана литовского Януша Радзивилла. По приказу гетмана были перебиты жители Чечерска, Турова, Бобруйска: казаков сажали живыми на колья, крестьянам же по локоть отрубали руки. Половина Белой Руси оказалась выжжена, разрушена, опустошена.

Но то было только начало – в войну вступила Московия, и жители Полоцка, Могилёва, Шклова встречали как освободителей воевод Трубецкого и Шереметьева, а царь Алексей Михайлович победителем входил в Вильну. Польша ничем не могла помочь Литве – из-за претензий Яна Казимира на шведский престол шведский король Карл Густав объявил войну Польше и в нескольких битвах разгромил посполитое рушение. Шведские войска хозяйничали в Малой Польше, Великой Польше и Мазовии. Ян Казимир бежал из страны, и большинство магнатов и шляхты Великой и Малой Польши, Мазовии, а также Литвы готовы были признать права Карла Густава на корону Речи Посполитой. Но произошло чудо – казавшийся непобедимым шведский лев сломал свои клыки под Ченстоховом. А измена гетмана Ивана Выговского и ошибка московского царя – желание стать королём всей Речи Посполитой позволила полякам отбросить за Днепр казацкие загоны и московские войска.

Да, Речь Посполиту спасло чудо – но после череды разрушительных войн страна лежала в руинах. То были плоды, посеянные князем Вишневецким, плоды, которые Республика Обоих народов пожинает до сих пор…

За спиной хлопнула дверь. Нить размышлений оборвалась. Кастелян обернулся – на пороге стояла Ганна Катажина.

– Добрый вечер, милостивая пани, – кастелян встал, поклоном приветствуя нежданную гостью.

– Добрый вечер, пан Славута, – юная княгиня прошла вдоль стеллажей, коснувшись рукой отсвечивающих тиснёным золотом коричневых корешков фолиантов. – Когда не спится, я иногда прихожу сюда.

– Да, здесь прекрасная библиотека.

– Да… – произнесла княгиня, думая о чём-то своём. – Пан Славута… за ужином вы рассказали о вашем недруге, который спас вас и стал вашим другом… это правда?

– От начала и до конца.

– И вы хотели его смерти?

– Настолько, что дрался с ним на саблях, и ранил его.

– Ранили, но не убили?

– Провидение в последнюю секунду остановило мою руку. Если бы я нанёс ещё один удар, то сегодня был бы мёртв.

– Потому что потом он спас вас?

– Да, благодаря ему я до сих пор жив.

– И сейчас вы не испытываете к нему ненависти?

– Скажу больше – я до сих пор скорблю по его гибели.

Юная княгиня на минуту задумалась.

– А причиной вашей былой вражды… стала женщина?

– Да.

– И она предпочла его?

– Таков был её выбор.

– И они обвенчались?

– Что Господь соединил, человек не разъединит.

– И вы отпустили её из своего сердца?

Кастелян на мгновение замялся.

– Время лечит раны, в том числе и сердечные. Кроме того, я встретил свою настоящую любовь.

Из глубины памяти вновь встал образы жены. С каждым прожитым годом её лицо становилось расплывчатым – но в последние дни он мог вспомнить каждую чёрточку, каждый завиток волос…

– Но почему вы сейчас один?

– Она умерла.

– Умерла… – эхом отозвалась юная княгиня.

Разговор прервался. Ганна Катажина, чтобы перевести беседу на другую тему, бросила взгляд на книгу, лежащую перед кастеляном.

– Вы интересуетесь метрикой? Наверно, её никто не брал с полки лет десять. Здесь столько других книг… У нас в кляштаре тоже была прекрасная библиотека.

– Вы воспитывались в кляштаре?

– Мои родители умерли рано. Вначале меня отправили в варшавский приют визитанок. Затем Mapия Казимира основала кляштар бенедектинок, и я стала послушницой. Сёстры-сакраментки были очень добры ко мне. А полгода назад приехала сюда, чтобы стать невестой Кароля Станислава. Но сейчас хотела бы вернуться обратно. Здесь, в миру, всё иначе, – девушка поправила локон волос, а затем повернулась к кастелянв. – Пан Славута, могу я вас попросить об одном одолжении?

– Разумеется, ваша милость.

– Я хочу помолиться в костёле. Побудьте со мной.

– Я готов, ясновельможная пани.

Княгиня и кастелян спустились вниз, и оказались в необъятном помещении несвижского храма. Ганна Катажина встала на колени перед алтарём. Славута, чтобы не мешать, отошёл в левый неф и принялся рассматривать убранство костёла.

Творение великого Яна Марии Бернардони в то время ещё не было украшено знаменитой фресковой росписью – она появилась полвека позднее. Пока же и стены, и купол собора были девственно-белыми – костёл украшали лишь