(!), все же в иудеях он будет видеть виновников смерти (где доказательство?), то, конечно, он имел представление о ходе процесса. Больше того: должно быть (!), образ распятого стоял перед душой его не только в неясных контурах, а носил на себе окраску, выразительность, жизненные черты, иначе он не мог бы его «предначертать пред глазами» галатов. Это выражение беспрекословно (!) предполагает жизненное, полное настроения наглядное изображение события, а не только выразительное сообщение о факте» (11). Вот это я называю «эгэегезой»! Один вопрос: а что, изображения страдающего праведника в 53 г. Исайи разве не достаточно, чтобы говорить о «начертании перед главами» позорной смерти «раба божия»?

Да и тех «двенадцать», на которых намекает Павел в первом послании к коринф. 15, 5, вряд ли можно будет привести в качестве довода за то, что Павел знал кое-какие особые факты из жизни исторического Иисуса. Ведь, среди теологов со времен Голютена ни для кого не является тайной, что «двенадцать» представляют позднейшую вставку в первоначальный текст. Даже теолог Брандт считает «двенадцать» «в высшей степени ненадежной составной частью Павлова текста» и видит в ней «позднейшую прибавку», а Зейферт убежден, что здесь мы имеем дело с, быть может, «старинной» (?) глоссой (примечанием), которая была введена в текст для того, чтобы через свидетельство апостола Павла подкрепить авторитет гораздо более позднего двенадцатичленного апостолата.

3.2. Явления воскресшего.

Вообще говоря, весь рассказ Павла о явлениях воскресшего, как он находится в первом послании к коринф., 15, не таков, чтобы На нем можно было основывать историчность Иисуса. Историческая теология обычно придает этому рассказу большое значение. Она в нем видит подтверждение того, что в сообщениях о воскресении Иисуса имелись в виду не только «видения» учеников спасителя. Больше того: этот рассказ она считает самым древним из дошедших до нас рассказов о воскресении, тем более заслуживающим доверия, ибо Павел в пользу истинности сообщаемого ссылается прямо на свидетельство «первообщины». Именно так, якобы, должно понимать слова апостола, когда он пишет: «Ибо я первоначально преподал вам, что и сам принял, (т. е.) что Христос умер за грехи наши по писанию, и что он погребен был, и что воскрес в третий день, по писанию», и т. д. Но вот именно из этих слов «по писанию» не следует ли только то, что тут дело идет не о каком-либо историческом воспоминании, а об определенных ссылках на писание, а именно: на 53 гл. Исайи и, быть может, также Ионы 2, 1 и Осии, 6, 2[31]? Как кажется, также и история Ионы первоначально сама представляет только историческую оболочку мифа об умирающем, погребаемом и воскресающем спасителе, как, впрочем, и сам Иисус в этом смысле намекает на пророка Иову. Да если бы даже апостол Павел подтверждение истинности данного места писания должен был получить от «первообщины», а его перечисление явлений Иисуса, как говорят, носит прямо-таки характер какого-то «каталога», то что все это доказывает в пользу историчности виденного в видениях? «Что слова первого послания к коринф., 15, 3 сл. относятся не к какой-нибудь идее о спасителе, а к определенной исторической личности, которая в определенное время умерла, была погребена и после смерти была зрима ее последователями, — оспаривать это никто не может», — так говорит Вейс (Маннг. речь, 10). Но благодарю покорно! Где же это место содержит указание на какое-нибудь определенное время, на историческую личность? Что доводом в пользу такового является погребение, так, ведь, это только мудрствование теологов. Смерть и погребение спасителя, ведь, просто позаимствованы из 53 главы Исайи. И если даже,, раз уже начали, содержание этой главы понимать в смысле имевшего место события и в «рабе божьем» видеть определенную человеческую личность, предназначенную на то, чтобы служить порукой обетованного пришествия мессии и ускорить последнее, если затем в головах некоторых возбужденных людей возникли видения, и они полагали, что созерцают «раба божия» во плоти, — то разве всем этим его историчность подтверждена?

Но, конечно, Вейс с нами не согласен и опирается в качестве довода на видение Павла, о каковом он говорит: «Это явление, должно быть , помимо небесного образа, обнаружило пред ним (Павлом) такие черты, благодаря которым он узнал или, — лучше сказать, основываясь на 2 пос. к кор. 5, 16, — вновь распознал Иисуса Назарянина» (108). Между тем, «Деяния апостольские» ничего не рассказывают о том, чтобы Павел вообще видел определенную личность, — они говорят только о свете, осиявшем его сверху, также о голосе, который, по его мнению, он слышал. А тем самым рушится уже тот вывод, который обстоятельно был развит Вейсом прежде всего в его направленном против Вреде сочинении, — вывод, что Павел, должно быть , знал Иисуса лично. С тем же самым правом, с каким Вейс считает возможным в этом обстоятельстве найти довод в пользу исторического существования Иисуса, можно было бы также и языческих богов, напр., Сераписа или Асклепия, которые, говорят, являлись их поклонникам, находящимся в экстатическом состоянии, считать историческими личностями потому, что эти боги, так или иначе, узнавались названными лицами. Больше того: сам Вейс допускает, что рассказ о преображении Иисуса основан на рассказе Петра. При этом, говорят, Иисус своим ученикам явился вместе с Моисеем и Илиею. Но откуда Петр знал, что это были именно Моисей и Илья? Ведь, он не был с ними лично знаком!

Между тем, и по мнению ф.-Содена упомянутые в первом послании к коринф., 15, видения доказывают, что являвшаяся ученикам личность должна была иметь совершенно определенные, всем известные черты, благодаря которым это явление можно было сразу распознать, как явление именно Иисуса; в особенности же, если среди наблюдавших это явление, говорят, было «более нежели пятьсот братий», видевших Иисуса, «из которых большая часть доныне в живых». «Древс, — говорит ф.-Соден, — чувствует себя так неловко, что.... цепляется за довод, будто эта заметка является позднейшей вставкой».

Но я считаю это место интерполированным не потому, что тожество видения с Иисусом возможно было бы понять только в том случае, если за ним скрывалась всем известная историческая личность, — господин ф.-Соден, по-видимому, никогда и ничего не слышал о явлениях девы-Марии, которая, будто бы, являлась одновременно бесчисленным верующим, хотя никто прежде лично не знал этой девы, — я сомневаюсь в подлинности этого места гораздо больше на том основании, которое приводит он сам, а именно «потому, что об этом явлении пред большой массой людей нет никаких преданий, а такой факт, ведь,