— Хочешь, я тебе ее почитаю?

Сидевшая рядом Старуха скрипнула зубами, поднялась и затрусила прочь по аллее. Виолетта проводила ее взглядом:

— Я бы с удовольствием, котик, но времени у меня действительно в обрез. Может, чуть позже. И давай договоримся, когда выйдет книжка, ты первой подаришь ее мне — с автографом.

— Ох, Виола, не мучай меня, не береди израненную душу! — застонал поэт.

— А что такое?

— Как — что такое? Где ты живешь, святая простота? Разве ты не замечаешь, что творится вокруг? Невежество и злоба правят миром!

— Тебя не печатают?

— А кого сейчас печатают? Кому нужна поэзия, кому нужна хорошая литература? Ты посмотри, что лежит на прилавках! — От избытка чувств Клавдий заговорил прозой. — Халтурные бабские романчики, дешевые детективчики да псевдоинтеллектуальное переводное чтиво!

— Но я слышала, у авторов сейчас появилась возможность публиковаться за свой счет, — принялась осторожно прощупывать почву Виолетта.

— Мечта моя, но где ж мне взять столько презренного металла?

— Это дорого стоит?

— Нужны немыслимые богатства, моя королева. Тысяча, а то и полторы гадких зеленых бумажек.

— Ну не такие это большие деньги. Я могу их тебе одолжить. Или даже подарить.

Клавдий даже подскочил на скамейке:

— Что слышу я? Иль мой больной рассудок меня подводит вновь?

— Да нет же, котик, — рассмеялась Виолетта. — Я сейчас неплохо зарабатываю, у меня есть кое-какие сбережения, и я вполне могу позволить себе издать твою поэму, как она там называется, или, скажем, сборник твоих последних стихотворений — это как сам решишь.

— Ты, верно, шутишь, о небожительница? — подозрительно покосился на нее Клавдий.

— Нисколько! Я же знаю, у тебя замечательные стихи, их надо нести к людям, они нужны читателям, они призваны сделать мир чище нравственно и богаче духовно!

— Как хорошо, что у тебя такая отличная память! — заметила появившаяся рядом со скамейкой Старуха (и когда только она успела вернуться?). — Шпаришь наизусть как по писаному то, что он сам тебе говорил лет этак пятнадцать назад.

Клавдий меж тем встал перед Виолеттой на оба колена и покрывал поцелуями ее руки. Она хотела было его поднять, чтобы не испачкался, но решила, что его одежде это не грозит, она и без того не блещет чистотой.

— Волшебная, чудесная, божественная! Чем я заслужил такой дар судьбы? О боги, как мне благодарить вас? Что мне сделать для этой удивительной женщины? Достать звезду с неба? Выпить океан? Победить дракона?

Проходившая мимо юная парочка с изумлением взирала на эту сцену.

— Успокойся, котик, сядь, пожалуйста, неудобно, на нас обращают внимание. — Виолетта потянула поэта обратно на скамейку. — Мне не нужны звезды, океаны и драконы. Мне нужно совсем другое.

— Проси что хочешь, я исполню все, что в моих силах. И даже выше моих сил!

Виолетта дождалась, пока парочка удалится на совсем уж безопасное расстояние и повернулась к нему:

— Мне нужен труп.

Рука Клавдия невольно потянулась к больному уху — он снова подумал, что ослышался.

— Да нет же, котик, ты не ослышался. Мне действительно нужен труп, женский, обгоревший до неузнаваемости. Ты ведь все еще работаешь в крематории. И тебе ничего не стоит, когда будут кремировать подходящую женщину — ну подходящего роста и комплекции, — не сжигать ее тело дотла, а через некоторое время выключить жаровню, или как у вас это называется…

— Печь, — глухо пробормотал Клавдий.

— Ну печь! — согласилась Виолетта. — Выключишь, а потом к тебе подъедут мои люди, и ты им отдашь останки.

— Только и всего?

— Ну конечно, глупый, чего ты испугался?

— Но зачем тебе?

— Да я тут задумала одну шутку. Вроде розыгрыша. Надеюсь, получится очень смешно.

— Ну да, — кивнул Клавдий. — Действительно, очень смешно.

— Котик, милый! — Виолетта взяла руки поэта в свои и нежно поглядела на него. — Ты ведь не откажешь мне? Мне, не только самой благодарной твоей читательнице, но и женщине, которая тебя любила? Знаешь, у меня еще осталось немного времени, и я с удовольствием послушала бы твою поэму.

— Извини, но у меня что-то пропало желание ее читать. Хорошо, Виола, я сделаю все, что ты просишь. Но сейчас прости, мне надо идти.

Он поднялся со скамейки и побрел прочь по аллее, не оглядываясь и понурив голову: сгорбленный, тощий, нелепый, в рваных джинсах и растянутом свитере.

— И как только ты могла с ним переспать? — удивилась Старуха, глядя ему вслед. — Даже я бы с таким не легла.

— Я думала, он талантливый, — пожала плечами Виолетта. У нее вдруг стало тяжело на душе, и она никак не могла понять почему.

В половине одиннадцатого надо было звонить Игнатьеву, и Виолетта весь день испытывала приятное волнение, как в молодости перед свиданием. Время тянулось невыносимо медленно, но, как только настал вечер, на гувернантку навалилось столько забот, что, казалось, с ними не разделаться и до завтра. За ужином Сашура мучительно долго ел свою кашу, потом никак не хотел вылезать из ванны, шалил, плескался, размазывал по кафелю мыльную пену и вылил на пол чуть ли не половину воды. Вредная Катя, увидев, в каком состоянии ванная, тут же потребовала убрать там — ей, видите ли, тоже, приспичило купаться.

— Катенька, но почему бы тебе не принять ванну завтра?

— Нет, я хочу сейчас! — заупрямилась девочка. — Как только приведете все в божеский вид.

— Господи, скорее бы ты уехала! — пробурчала себе под нос Виолетта. На следующей неделе Катя с подружкой и ее родителями должна была отправиться на две недели во Францию, и гувернантка с нетерпением ждала этого дня.

Общаться с девочкой ей становилось все труднее и труднее.

Виолетта как раз закончила вытирать стены и только собиралась перейти к полу, как услыхала жуткий крик, переходящий в рев: оставленный без присмотра воспитанник принялся скакать по лестнице, упал, разбил коленки и расквасил нос. Чертыхаясь про себя, гувернантка наспех промыла раны перекисью водорода, кое-как утешила плачущего мальчика и с трудом заставила улечься. Сашура согласился пойти в кровать только при условии, что ему почитают "Малыша и Карлсона", с интересом слушал, смеялся и никак не хотел засыпать. Едва он угомонился и закрыл глаза, как в комнату заглянула Тина:

— Вы еще здесь? А я хотела с вами пошептаться.

— Мама, мама! — тут же подскочил мальчик. — А я упал, ударился, вот смотри! Столько крови было! Тетя Лето моет, а она течет, моет, а она течет! Так больно, я так плакал! А сейчас мне тетя Лето про Карлсона читает, как он в шкаф залез, очень прикольно!