В моем мозгу промелькнула мысль о том, что тараканы тоже не сильно изменились за прошедшие несколько миллионов лет, лишь уменьшились в размерах, что еще больше увеличило их способность к выживанию и приспособляемость. Значит ли это, что тараканы совершенны? И почему нам приходится уступать столь малоприятным представителям животного мира? Думаю, с этим связан и крах учения Дарвина: человечеству неприятно думать, что оно и обезьяны имели общего предка. Гораздо более привлекательно звучит теория о том, что все мы произошли от инопланетян!

– Знаете, – продолжал между тем профессор Земцов, потирая подбородок, – ведь только сейчас появилась возможность создания целого института, занимающегося проблемами старения и продления жизни. Тем не менее наука эта существовала всегда. Еще в сталинские времена проводились опыты по осеменению шимпанзе человеческими материалами (только так, ни в коем случае не наоборот!). Гибрид считался идеальным донором гена молодости, однако эксперименты прекратились, когда генетика стала вдруг лженаукой.

– Как насчет стволовых клеток? – спросила я. – Вы этим тоже занимаетесь?

– С большой осторожностью, милая моя, – покачал головой Земцов. – С о-очень большой осторожностью! Разумеется, мы не можем полностью обойти тот факт, что искусственное введение стволовых клеток в организм способствует тому, что они начинают сами искать поврежденные участки, при этом активно размножаясь. Стволовые клетки не имеют специализации и могут превращаться в клетки любого органа, фактически создавая новый, абсолютно здоровый орган. При инфаркте они преобразуются в клетки сердечной мышцы – кардиомиоциты, в пораженном инсультом головном мозге – в нейроны и глиальные клетки. Стволовые клетки могут превращаться в клетки печени, костного мозга и так далее. Эффект, не скрою, поражает – организм молодеет изнутри, изношенные органы и ткани начинают как бы новую жизнь! Однако недавно проведенные исследования, к сожалению, рассеяли эйфорию вокруг стволовых клеток как панацеи от целого ряда тяжелых болезней и даже от старости. Результаты экспериментов показали, что стволовые клетки могут стать раковыми, если их долго выращивать вне организма.

Стволовые клетки могут положить начало любой ткани и считаются наиболее перспективными в лечении болезни Паркинсона, болезни Альцгеймера и диабета. До сих пор считалось, что, взятые у эмбрионов на ранних стадиях развития, при введении в организм животных они могут оказаться канцерогенными, если еще не успели трансформироваться в какие-либо определенные ткани. Касательно стволовых клеток взрослого человека, особенно из тканей костного мозга, бытовало мнение, что раковой опухоли они не вызывают. Теперь, однако, нам удалось выяснить, что клетки взрослых тканей могут быть столь же опасны, если не ограничить период их деления вне живого организма. Мы выращивали стволовые клетки из жировой ткани на протяжении восьми месяцев. За это время они делились от 90 до 140 раз. После того как экспериментальные клетки были трансплантированы в организм животных, наши биотехнологи обнаружили, что наиболее старые сформировали злокачественные опухоли.

– А что вам известно о неорганических средствах против старения? – спросил Лицкявичус. – Или бионеорганических, к примеру?

Профессор сдвинул круглые очки на кончик носа и, сложив короткие ручки на животе, оглядел нас, словно мы с главой ОМР сами по себе представляем научный интерес.

– Что вы имеете в виду, батенька, – таблетку от старости?

– Таблетку, инъекцию, имплантацию – все, что угодно, – кивнул Лицкявичус, ничуть не изменившись в лице: казалось, он не заметил сарказма, прозвучавшего в голосе профессора.

Ученый покачал головой и взглянул на своих коллег. «Королева науки» едва сдерживала улыбку, лицо Дюжина выражало удивление, смешанное с презрением: как же, они потратили на нас, дилетантов в этой области, столько драгоценного времени, а мы еще и задаем идиотские вопросы!

– Если бы считал такое возможным, – снизошел до ответа Земцов, – первым проголосовал бы за такие исследования. Существуют некоторые медицинские препараты бионеорганического свойства, с помощью которых удавалось, скажем, вылечить катаракту у крыс или собак, но дальше этого, к несчастью, дело не пошло. Тот, кто создаст вакцину против старости, получит Нобелевскую премию, вы это осознаете?

– Да, – кивнул Лицкявичус. – Если только у этой вакцины не обнаружится впоследствии побочных явлений, приводящих, скажем, к смерти.

– Разумеется, разумеется, – закивал профессор. – Мы понимаем, друзья мои, что имеем дело с очень тонким и хрупким материалом, коим является человеческий организм, поэтому спешить в нашем деле никак нельзя. Результаты исследований могут показаться не такими уж обнадеживающими человеку непосвященному, однако мы уверены в том, что в самом скором времени сможем не только жить дольше, но и повысить качество жизни.

– Скажите, вы проводите опыты с людьми? – спросила я.

– Ну, до этого пока не дошло, – покачал головой Земцов. – Вы же понимаете, что до получения необходимых разрешений необходимо проделать большую работу. Тем не менее никто не может запретить самим исследователям тестировать препараты.

– Истинный ученый непременно должен проверить новое средство на себе самом, прежде чем подвергать опасности других людей, – пришла на помощь руководителю Полякова. – Кстати, заметьте: у нас не было ни единого случая срыва экспериментов, ни один человек не пострадал.

Выйдя из кабинета Земцова, мы с Лицкявичусом молча направились к лифтам. Там он остановился и огляделся, словно ища что-то глазами.

– Что случилось? – спросила я.

– У них тут везде камеры наблюдения, – ответил глава ОМР. – Думаю, нам не удастся заполучить разрешение на их просмотр.

– Почему?

– Разговор с Земцовым мало что прояснил: он был так же расплывчат в своих пояснениях, как адвокат защиты. Все, о чем он нам рассказывал, можно прочесть в научно-популярных журналах.

– Не станет же он выдавать научные тайны! – пожала я плечами. – Неужели вы считаете, что институт может быть замешан в проведении незаконных экспериментов? И кого вы надеялись бы обнаружить на пленках с телекамер – наших бомжей?

– Не знаю, не знаю, – пробормотал Лицкявичус. – Им очень нужны результаты. Помните правительственный грант? Просто так таких денег не выделяют, должно быть обоснованное подтверждение того, что у института действительно есть шанс доказать свое право на получение больших денег для исследований. Кроме того, Земцов говорил о частных спонсорах… Хорошо бы узнать, кто среди них числится.

– Что ж, дайте задание Карпухину: он и не такое выяснял! Но не забывайте о списке других учреждений, также занимающихся проблемой старения: не стоит списывать их со счетов.

Выходя из стеклянных дверей на фотоэлементах, я в последний раз оглянулась на здание Института физиологии и геронтологии. Теперь по какой-то непонятной причине веселенькое аккуратное здание, утопающее в зелени, производило зловещее впечатление. Попытавшись отбросить неприятные мысли, я открыла дверцу машины Лицкявичуса и забралась внутрь.