Все казалось логичным — королева-еретичка пренебрегла самой возможностью испросить разъяснение непонятного у мужа, мудрей которого просто нет в Англии, а предпочла россказни еретички, которую собственный супруг просто выгнал из дома. Вот до чего дошло в Лондоне! Если не выкорчевать, эта зараза захватит всех, тогда никому не будут нужны разъяснения Его Величества, всякий станет толковать Библию, как ему вздумается.

Гардинер знал, на что делать акцент — король считал себя благодетелем страны прежде всего именно в толковании Библии и символов веры, недаром запретил всем остальным заниматься этим и так много времени проводил за написанием этих разъяснений. Конечно, в последнее время писал все меньше и реже, но ведь все равно он — глава Церкви, и никто не смеет оспаривать его слова, предпочитая им чьи-то другие. Никто, даже королева. Тем более королева, потому что с нее будут брать пример и другие женщины королевства. Если королева, вместо того чтобы слушать своего мужа-короля, станет слушать разных бродяжек, возомнивших себя способными разъяснять библейские истины, то что же спрашивать с остальных?!

Обвинение королеве было готово, оставалось только услышать ее имя или хотя бы имя какой-либо из ее фрейлин из уст Анны Эскью. Гардинер не сомневался, что даже если Анна будет молчать о королеве, ее можно под пыткой заставить назвать имя фрейлины, например, Кэтрин Уиллоуби, которая от одного вида дыбы упадет в обморок, а очнувшись, назовет всех, кого ей подскажут.

Конечно, он не имел права пытать фрейлин, но он и не собирался, женщины слабы и не выдержат самого вида разных приспособлений, а если им еще и показать, как это делается… Женщин благородного сословия никогда не пытали, Гардинер считал, что просто ни к чему, они от вида крови теряют сознание, а ломать прекрасные пальчики жаль, но попугать можно.

Да и эта Анна Эскью не выдержит. Она только в окружении своих фанатов такая смелая, а когда поймет, что все эти металлические приспособления приготовлены для того, чтобы впиться в ее собственное тело, сразу заговорит, вернее, завопит иначе, потому что на миру и смерть красна. Легко погибать на костре на глазах у сотен собравшихся, мечтая, что попадешь прямиком в рай, но совсем другое дело мучиться в пыточной…

И все-таки Гардинер обезопасил себя еще в одном. Мало того, что Анне уже вынесли смертный приговор (епископ был недоволен тем, что присудили публичное сожжение, ни к чему ее сжигать прилюдно, пусть бы тихо казнили в Тауэре), епископ решил не присутствовать во время пыток, прислав вместо себя услужливого Райотсли.

Комендант Тауэра Энтони Невет никак не мог взять в толк:

— Пытать женщину благородного происхождения?!

Таких женщин вообще не пытали, а уж после вынесения приговора тем более.

— Нет, я не могу этого разрешить!

Райотсли изумленно уставился на коменданта:

— Да кто спрашивает вашего разрешения. Приведите еретичку, мы без вас справимся.

— Нет, что скажет Его Величество?!

— Король уже сказал.

Невет все равно не мог поверить:

— Неужели король разрешил пытать женщину, уже приговоренную к казни?

Загремел, поворачиваясь, огромный ключ в двери, потом дверь распахнулась:

— Анна Эскью, выходите.

— На казнь?

В тюрьме темно, сквозь крошечное окошко едва пробивался сумеречный свет. Она ненадолго забылась и теперь не могла понять — утро или вечер.

— На казнь? — как-то недобро усмехнулся тюремщик. — Не-ет… еще кое-что пока…

Выпуская ее в узкий коридор, снова усмехнулся:

— Лучше б сразу на казнь.

Что они еще хотят, снова судить? Но это глупо, она больше не скажет ничего. Анна чувствовала, что устала, а ведь нужно сохранять силы для последнего шага, она должна выглядеть не как замученная жертва, а как уверенная в своей правоте проповедница. Эскью постаралась держать голову ровно и здесь, но не привыкшие к полутьме глаза видели плохо, приходилось держаться за стены и наклоняться, чтобы нащупать ступени или не угодить ногой в выбоины пола и не подвернуть ступню. Не хватает только хромать на радость этим извергам!

Анна не подозревала, что у нее все впереди, когда подвернутая нога будет казаться мелочью, недостойной внимания.

Комната, куда ее втолкнули, тоже освещена плохо, а окон не имела совсем.

Анна с содроганием поняла, что это помещение для пыток. Она знала, что женщин благородного происхождения не пытают, а потому самих пыток не боялась, решив, что ее просто заставят смотреть на чьи-то мучения. Чьи? Это не менее ужасно, наверное, легче выносить свои собственные муки, чем видеть, как терзают других.

Так и есть, почти сразу в комнату вошли двое — огромного роста мужчина с громадными ручищами, просто созданными для того, чтобы ломать чьи-то кости, и Райотсли, которого Анна видела во дворце.

— Анна Эскью, хотя суд и приговорил вас к казни, но еще не все для вас кончено. И от вас будет зависеть, умрете ли вы легко и быстро или будете долго и страшно мучиться.

— Меня приговорили к сожжению, о какой быстрой и легкой смерти вы говорите?

Райотсли поморщился, ну что за дура, она еще не поняла, куда попала?

— Ну почему же обязательно к сожжению? Король милостив и может заменить сожжение повешением, причем прямо здесь, в Тауэре. Быстро и не так мучительно.

Анна невольно ахнула, ей вовсе не хотелось безвестно пропадать в Тауэре, нет, она должна добиться именно сожжения у всех на виду, это поддержит тех, кто еще сомневается в истинности ее веры!

Райотсли понял, о чем подумала женщина, но сейчас его задача была в другом.

Вкрадчивый голос зазвучал снова:

— Но разве это справедливо, что повешена или сожжена, неважно, будете вы одна? Есть ведь еще те, с кем вы делились своими мыслями, своими книгами. Такие были и при дворе. Вы назовете их имена?

— Зачем, чтобы и их отправили на костер? Но они не желают быть сожженными.

— Видите, сколь несправедливо, вы сгорите, а они будут продолжать веселиться, танцевать на балах, есть, пить, спать…

— Они не готовы принять муки за веру.

— Кто они?

— Вы надеетесь, что я назову чьи-то имена? Нет, не назову, можете не пытаться уговорить. Если бы эти люди были готовы, они сами назвали бы себя, но они не готовы принять терновый венец.

Райотсли вздохнул.

— Но мы умеем не только уговаривать. Посмотрите, какой богатый арсенал… Вот эти тисочки для больших пальцев рук, вот эти для ног, вот эти клещи, чтобы рвать ногти… Вы зря не смотрите, занятные игрушки… Это вот «испанский воротник»… тут много всякого, можно изувечить человека так, чтобы он стал умолять, чтобы его хоть повесили, хоть сожгли, хоть убили прямо тут, но только поскорей. А это знаменитая дыба, повисев немного, человек выворачивает себе все суставы так, что их больше не вернуть, поверьте, это невыносимая боль. К тому же висящему трудно увернуться от раскаленного прута. Понимаете, при прикосновении раскаленным прутом свои тайны выдают все, даже те тайны, которых не было, соглашаются назвать любые имена, только бы умереть поскорей и больше не испытывать этого ужаса.