Начинало казаться, что судьба милует меня, как на очередном повороте ко мне из лесу вышли трое и молчаливо встали у пути. Никто из них не делал мне знак остановиться, никто не вскинул оружия (а оно у них было). Было у них оружие, но эти существа как бы забыли о своих стволах.

Останавливаться мне совершенно не хотелось, и я быстро положил одну из гранат в коробку, зацепив кольцо за верёвочку на крышке.

Подъехав ближе, я понял, что меня поджидают не совсем люди — одеты они были в подобие формы, да только было такое впечатление, что на них вылили тазик новокаина.

Нехорошие были это люди. Для того чтобы быть людьми, они были слишком похожи на зомби, а для зомби — слишком опрятны.

Я сунул одному из них в руки коробку, будто передал посылку.

Вдруг осчастливленный псевдочеловек припустил в сторону, а его товарищи погнались за человеком с коробкой.

С досадой я подумал, что можно было отдать ему и пустую тару, как сзади вдруг ухнуло и поднялся лёгкий столб дыма вперемешку с чёрным снегом.

Я вышел на точку, где могла быть аномалия. Но аномалии не было. Было поле, по которому ветер гнал пыль. Был ещё старинный брошенный трактор, что по самую кабину вошёл в землю.

Посреди поля тёк ручей. Разве там, хотя это не то место, не то…

Всё же я полез в ручей, который был неожиданно широк. Вода сжала щиколотки, а потом ливанула внутрь высоких ботинок. Дно было мягким и податливым, но вода — ледяной.

Как может быть в июне вода такой холодной, было непонятно.

И тут я увидел мостик. Вернее, не мостик, а стальную ферму, часть давно рухнувшего моста, по которому много лет назад сюда, наверное, и приехал этот трактор.

Но главное, что над водой висело нечто.

Точь-в-точь как сталактит, с железной ржавой балки свешивались два странных образования. Ещё не разглядев их тщательно, ещё не сверившись со списком в ПДА, я уже знал — вот они, «подвески».

Вот он, искомый артефакт «аксельбант», две штуки.

Я перекинул рюкзак на грудь и, не снимая его, достал контейнер для сбора.

Дозиметр молчал, ПДА вообще не жужжал ни о чём, и я спокойно отломал две сосульки с моста руками.

Как только контейнер отправился в рюкзак, я почувствовал упадок сил. Это было то, что называется «реакция».

Я сделал, что хотел.

Намеченная задача была выполнена.

И теперь меня даже не трясло, а мотало — как марафонца, наконец одолевшего дистанцию.

На мгновение я ощутил, что именно я являюсь центром мира, но при этом совершенно одинок. Позабыт-позаброшен, но с набитым контейнером в рюкзаке.

Надо было пускаться в обратный путь, но это было свыше всяких сил.

Предстояло выспаться, и тут-то везение моё кончилось, выспаться не вышло.

Во-первых, не вышло развести костра, потому что всю ночь моросил мелкий дождь.

Затем тент, который я натянул между двумя кустами, разорвался.

Еда кончалась, и ночью мне уже снились не море и яхты, а большие батоны белого хлеба, раскиданные по опушке леса.

Я лёг спать почти в лужу, подложив под голову полупустой рюкзак.

Сон был короток, и я проснулся среди влажной темноты ночи оттого, что в голове, ближе к затылку, родился огненный шар боли.

Я просыпался несколько раз и снова засыпал, но боль никуда не уходила.

Когда рассвело, я снова увидел гигантского зайца. Заяц появился передо мной и начал внимательно смотреть на меня. Странное дело, ужаса он у меня не вызывал.

Но я подтянул к себе за ремень автомат и попробовал поднять ствол. Ничего не получилось — пламегаситель водило по метру в сторону, и я уронил автомат обратно на землю.

Заяц посмотрел на меня и вдруг упрыгал прочь.

У меня не было сил повернуть голову, и я забылся сном.

Проспал я немного — может, полчаса, а когда открыл глаза, то снова увидел зайца. В зубах заяц держал большую крысу. Он положил крысу передо мной и исчез.

Но, наверное, это всё же был бред.

Крысу, если она и была, я решил оставить на потом, а пока доел последнюю шоколадку. Мне было ужасно жарко, и чувствовалось, что пот льёт рекой между лопаток.

«Одна радость, — подумал я. — В этих местах бережёшь фигуру».

…Сны были — чистая дрянь — я шёл на яхте, однако мачта была подломлена шквалом, тело яхты подпрыгивало на волнах, и я знал, что скоро обшивка не выдержит. Через палубные лючки плескало водой и весь мир несколько раз переворачивался.

Кажется меня рвало, я вставал и тут же падал.

В момент просветления меня мучил вопрос — съел ли я всё-таки крысу, принесённую мне добрым зайцем, или нет. Кажется, я видел её окровавленный хвост, или мне это тоже почудилось? Непонятно.

Временами мне казалось, что голова моя то пухнет, увеличивается в размерах, то становится маленькой, будто теннисный шарик.

В какой-то момент я отпихнул в сторону рюкзак, который использовал в качестве подушки. Стало немного легче, и я начал думать, что дело в артефактах, но спецконтейнеры казались прочно закрытыми, и я явно не мог открыть их в бреду.

Более того, ни одного активного или опасного артефакта я с собой не тащил, а уж что-что, с описанием я сверялся несколько раз.

То, что у меня приключилось, никак нельзя было списать на лучевую болезнь — везде уровень был фоновый, да и счётчик меня обнадёживал.

Вот вирусных заболеваний я боялся, но и тут всё было непонятно.

Это напоминало контролируемое сумасшествие.

Вдруг ко мне пришёл леший. Я сначала хотел его спросить, почему он теперь не заяц и будет ли зайцем, но не спросил. Это было жутко интересно, но сил уже не было.

Фигура наклонилась надо мной, и я понял, что всё равно не успею дотянуться до оружия. В таких случаях нужно расслабиться и получить удовольствие. Хотя, конечно, это универсальный рецепт.

Но фигура никаких агрессивных намерений не проявляла. От неё пахло смолой, костром и нагретым деревом.

— Ну что, живой? — спросил меня леший, или местный бог.

Точно, бред мой изменился. Я поверил, что ко мне пришёл дачный бог. Это был лесной бог, что караулил меня за дачным забором. Суровый, но справедливый — он знал все мои прегрешения.

У этого бога, похожего на лешего, была клочкастая борода и морщинистое лицо, он пах вонючим табаком, и иногда он светился в темноте.

Убежать от него было нельзя, а можно только подружиться.

— Ты со мной пойдёшь? — спросил он. — А? Пойдёшь?

— Пойду, что ж не пойти, — сказал я непослушными губами.