– Да ты просто, как его, патологоанатом хренов, я как на собственном вскрытии побывал.

– Ты не увиливай, правильно я тебя описываю или нет?

– А что, если средние параметры, то ты не останешься?

Похоже, он действительно хотел, чтобы я осталась.

– Да что ты! Физические параметры, как известно, не имеют значения. Главное…

– Знаю, чтобы веселенький был.

– Ладно, бывай.

– Точно не останешься? Сама не знаешь, от чего отказываешься.

– В следующий раз.

Похоже, я подарила мальчику комплекс.

Вторник

Каролина Адамовна смотрела на меня загадочно и бродила по квартире, напевая себе под нос. Ей явно хотелось поделиться со мной какой-то новостью, но она пока не решалась.

Вчерашние десертные возлияния подействовали на меня благотворно, а адреналин, который выплеснулся мне в кровь в процессе разговора с сексуальным автослесарем, и вовсе улучшил ситуацию. Туман рассеялся. И я поняла, что ничего сверхъестественного в воскресенье вечером со мной не произошло. И что я всего-навсего смертельно влюбилась в единственного в городе настоящего R&B Глеба Сергеевича Гостева. И буду мучиться этим безнадежным чувством не менее десяти лет, как это раньше случилось со мной в отношении Кирилла Александровича Петрова за десять лет до того.

Наконец Каролина Адамовна созрела для разговора на интересующую ее тему.

– Я так понимаю, что ты наконец нашла приличную работу. Я отпущу тебя, как только ты попросишь об этом.

– Да что вы, душенька, Каролина Адамовна, какую работу? Какая падла распространяет обо мне злостную дезинформацию?

При слове «падла» Каролина Адамовна поморщилась.

– Что за кабацкий жаргон у тебя, красота ненаглядная? Я видела по всему городу огромные твои фотографии. И ты после этого утверждаешь, что не нашла новую работу?

– А это просто разовая акция.

– Заплатили хорошо? Погоди-погоди. Это ведь реклама модного магазина. Уж не того ли, с владельцем которого ты познакомилась на прошлой неделе?

– Вы потрясающе проницательны.

– И ты молчишь?!

– Ну, он так, обычный вуманайзер.

Вдаваться в подробности не хотелось.

– А ты?

– А я влюбилась.

– Бедная моя деточка. И что теперь?

– Да ничего. Одинокая старость.

Каролина Адамовна засмеялась, а мне хотелось поскорее закончить разговор.

– Может быть, тебя устроит фотограф, который снимал? Фотография передает восхищение, которое испытывает перед тобой тот, кто ее делал.

– Так уж прям и восхищение.

– И не спорь со мной, в искусстве я понимаю больше, чем ты. Да и как тобой не восхищаться! Ты здесь вылитая Пола Негри. Кстати, пойдем покажу, какие письма тебе пришли из шляхетского общества.

– Может, потом? Мне перчатки снимать не хочется.

– Я несерьезные предложения стерла, оставила только то, чем всерьез можно заинтересоваться, их всего три. Ну пойдем же.

Я покорилась.

Первым был живописный благородного вида седой джентльмен, проживающий в Великобритании. Его отец входил в польское правительство, которое во время Второй мировой войны сбежало, прихватив, видимо, с собой нешуточные ценности, потому что кандидат в мои женихи упоминал в ряду своей недвижимости пару замков, дом в Лондоне, а среди другого имущества – акции крупных компаний. Упоминалось также, что он был трижды женат и трижды вдовец. Входить в контакт с этой Синей Бородой мне решительно не хотелось, несмотря на благородные седины и сходство с гетманом Мазепой.

Вторым оказался повернутый, подобно Каролине Адамовне, на своей голубой крови тридцатипятилетний бизнесмен, методично отсуживающий и выкупающий владения предков. Глаза его были так близко посажены, что казалось, он не может видеть ничего, кроме своего тонкого несимметричного горбатого носа.

Третьим оказался сорокатрехлетний вполне приятный господин, вальяжный и ленивый с виду, владелец телевизионного канала и нескольких газет в городе Чикаго, штат Иллинойс.

Глядя на него, было совершенно непонятно, зачем этакому мистеру Бигу искать в далеких странах польскую как бы графиню, если он мог найти себе десяток девушек гораздо привлекательнее прямо в здании своей медиа-империи. Правда, я слышала, что среди состоятельных американских мужчин уже не модно жениться на моделях и кинозвездах, а модно на европейских аристократках. Но то европейская аристократия, а то я со своими мезальянсами и швабрами. Однако о швабрах в моей анкете Каролина Адамовна вряд ли упомянула.

«Эх, – подумала я, – написал бы ты на две недели раньше, я бы вечно твоею была. А теперь прощай…»

– Спасибо, очень познавательно. А они в курсе, что к моему титулу, – я показала пальцами кавычки, – не прилагается никакого имущества?

– В курсе. И от последнего еще есть письмо. Пишет, что будет в Петербурге на этих выходных. Может, все-таки преодолеешь вселенскую скорбь по своему лапотному вуманайзеру, дед с бабкой которого ходили в фуфайках, и встретишься с польским графом? Он по отцу все-таки граф. Правда, с материнской стороны намешано всякого. Еврейские крови, по-моему.

– Только не это.

– Ты что, антисемитка? Вот уж не ожидала.

– Да нет, скорее наоборот.

И мне пришлось вкратце рассказать про роман с Джоелом Бергом и свое разбитое сердце.

– Бедняжечка моя. А хорош собой был?

– Так хорош, что словами не скажешь.

– Лучше твоего вуманайзера?

Я задумалась.

Вот уже второй раз мне приходилось сравнивать Глеба с другими мужчинами. Вчера по просьбе Кораблевой с Петровым, сегодня с Джоелом. И конечно, мне казалось, что Глеб лучше всех. Красивее, умнее, сексуальнее, по-человечески глубже и вообще гораздо круче. Но то, что он при этом был таким коварным, изворотливым и непонятным, было мучительно и неприемлемо для меня.

Я так и не ответила Каролине Адамовне на вопрос.

Увидев, что я снова загрустила, она не стала больше ко мне приставать.

Лишь когда я собралась уходить, сказала:

– Если все так безнадежно, может, все-таки назначить американцу встречу на субботу? В конце концов, тебя это ни к чему не обяжет, просто вкусно поешь.