– А мой… брат еще там?

Эрно заметил ее заминку, но не стал никак комментировать.

– Маркиз покинул благородное общество раньше вас.

– Надеюсь, он не вызвал подозрений?

– Я тоже надеюсь. – тихо вздохнул граф, но когда Эливьетта переспросила, что он шепчет, ответил бодро: – Маркиз, когда я с ним имел беседу, вел себя вполне достойно.

Эливьетта надела валяющиеся возле кресла туфельки и поинтересовалась:

– Граф, вы составите компанию даме?

– Зная, сколько имеется желающих оказаться сей час на моем месте, я просто раздуваюсь от гордости, не в силах отказаться.

Дорога во двор заняла у них, гораздо лучше Глеба ориентирующихся в переплетении дворцовых коридоров, намного меньше времени. Оказавшись на свежем воздухе, Эливьетта зябко повела плечами.

– Может, вернемся? – предложил граф.

– Ой, что это?

– Где? – насторожился граф, подозрительным взором осматривая окрестности и положив руку на рукоять клинка, готовый извлечь его в любую секунду.

– Эрно, вы не оглядывайтесь, вы прислушайтесь. Это так необычно! Так красиво!

Граф последовал совету своей спутницы.

– Да, красиво, – подтвердил Эрно Альтин. – И музыка очень необычная, впервые слышу такое звучание. Я, конечно, не большой знаток, но все же, все же…

– Эрно, мы обязательно должны подойти поближе! Это же где-то там у казарм, да? Неожиданно, не думала, что кто-то из наших солдат на такое способен.

Граф попробовал повторить за неизвестным певцом запавшие в душу строки и, к немалому своему изумлению, выяснил, что в его исполнении великолепное произведение превратилось в корявый набор нерифмованных слов. Повторная попытка принесла схожие результаты. Граф растерялся.

На лице маркизы вначале возникло неподдельное изумление, потом на смену ему пришло понимание, и она весело рассмеялась, глядя на неуклюжие попытки графа воспроизвести отрывок песни.

– Я все поняла! – радостно воскликнула она. – Идемте скорее, граф. Мне просто необходимо убедить ся, что я права в своих догадках.

Нетерпеливо пританцовывая на месте, как маленькая девочка, Эливьетта в сопровождении неторопливого графа последовала в сторону казарм. Здесь музыка и слова звучали гораздо отчетливее и завораживали своей необычностью. Прокравшись к распахнутой двери, они осторожно заглянули внутрь. Эливьетта даже забыла привычно наморщить носик, как поступала всегда, оказавшись вблизи казарм. Сейчас ее ничуть не беспокоила мощная смесь запахов пота, вина, кожи и железа, каковые, за исключением винных ароматов (только по большим праздникам и при попустительстве командиров!), всегда присутствуют в казармах, являясь их неотъемлемым атрибутом. И дело даже не в том, что мужчины на редкость нечистоплотные создания, как намекают некоторые представительницы противоположного пола. Зачастую как раз наоборот (чтобы убедиться, достаточно побывать для сравнения в нескольких женских и мужских комнатах любого общежития – результат может поразить!). В данном случае нужно учитывать специфику помещения, где огромное количество мужчин не только проводит длительное время, но и хранит всю свою аммуницию. А вывести запах пота с кожаных лат или суконной подбойки стальной кирасы просто невозможно.

Зрелище открылось очень необычное. На лавке вольготно развалился и пел Данхельт Фаросс, держа наперевес китар с неполным набором струн, и извлекал мелодию, быстро проводя по струнам пальцами вверх-вниз, одновременно перебирая второй рукой по грифу. Рубашка его была наполовину расстегнута, а красный шейный платок повязан на голове. Рядом сидел, привалившись спиной к стене, Виттор и невнятно подрыкивал в такт мелодий. С другой стороны мотал головой и притопывал ногой Тханг. На остальных лавках и даже на полу расположились вперемешку стражники с орками и внимательно слушали, забыв обо всем. И звучали пронзительные, как крик души, слова:

Если немало приняв на грудь, вы в мужской компании скатываетесь в разговоре на политику или на обсуждение баб и начинаете азартно спорить, значит, вам уже хватает и нужно сбавлять обороты. Именно эта мысль промелькнула в голове Глеба, когда он заспорил с Виттором, не согласившись с его высказыванием. Тот упорно стоял на своем. Подключился Тханг, с пьяной уверенностью доказывающий, что самые фигуристые женщины у орков, мол: там такие формы, такие формы, что ах. Доказывая свое, он развел руки почти на ширину плеч, показывая какие именно. Дружно оскорбившись за свой вид – Глеб все же считал себя человеком, – спорщики заключили временное перемирие и, объединившись, накинулись на орка. Тот не пожелал отступать, и спор разгорелся с новой силой.

Выговорившись до хрипоты и оставшись каждый при своем мнении, они решили промочить горло. Здравый смысл в голове Глеба обиженно умолк, буркнув напоследок: «я тебя предупреждал!», когда он принял от Виттора тяжелую, запотевшую – зараза, чуть из пальцев не выскользнула! – емкость и приложился к кувшину.

Так вкруговую они втроем допили вино. Потом отправились за добавкой, и веселье разгорелось с новой силой.

Глеб сам не помнил, каким образом он переместился в казарму и подключился к новому спору, время от времени прикладываясь то к стоящей перед собой кружке, то к горлышку кувшина. Спорили о способах заточки мечей, причем Волкова, абсолютно не разбирающегося в таких вещах, почему-то признали победителем. И даже в будущем признавали его настоящим знатоком в этом вопросе, помня его победу в споре, но абсолютно не помня ни одного приведенного аргумента.

Приятное застолье было грубо нарушено чьим-то заунывным голосом и резким, режущим слух бздыньканьем. Глеб обернулся и заметил какого-то солдата, самозабвенно дергающего поочередно за струны инструмента с длинным грифом и деревянным корпусом в форме неправильного, суженного к грифу овала. Он толкнул локтем сидящего рядом Виттора и спросил:

– Это что такое?

– Где? – начальник стражи повертел головой, но, уразумев, на что показывает Глеб, ответил: – А, это! Китар.

– Китар? Звучит почти как гитара. А что играет так ужасно?

– Как умеет – так и играет, – обиделся за своего подчиненного Виттор.

– Хреново играет, – выдал Глеб резолюцию, немного послушав.

– Ну, знаешь…

Тханг некоторое время слушал их препирательства, осоловело моргая глазами, потом до него дошло, что его собутыльники (пардон, сокувшинники!) совершенно его игнорируют, он обиженно взревел и решил исправить эту вопиющую несправедливость. С размаху стукнув ладонью по спине начальника стражи, он радостно заявил, когда тот обернулся: