– Но если вы захотите… – чуть покраснев, запинаясь, почти шепотом произнесла Лиза, явно не в состоянии правильно подобрать слова. – У вас еще есть шанс.

Кикимору тебе в свекрови… Хотя, если с Лехой у них срастется, я ни в коем случае не стал бы так отзываться о Хельге Франсовне. Я несколько раз был у них дома, где меня приняли очень радушно. Боюсь, это радушие уже в прошлом.

Задумываться в подобной ситуации не стоило, потому что в глазах Лизы загорелась надежда.

– Елизавета Викторовна, у нас шансов нет и быть не может. Так же как танцевать, в этой жизни я не собираюсь жениться и тем более заводить детей, а предлагать вам другой вариант просто немыслимо.

– Но вы не знаете, от чего отказываетесь!

Ну и как с ней говорить? Все, мое терпение лопнуло.

– У меня даже нет желания узнавать.

– Нет желания? – Краска схлынула с лица девушки, и глаза злобно сверкнули.

Если честно, перехватить ее руку я не успевал, но оно и к лучшему – это воспринялось бы обществом как рукоприкладство в отношении благородной девицы. И тогда проще было бы застрелиться.

Благодаря перчатке пощечина не получилось звонкой, но все равно не осталась незамеченной окружающими.

Придерживая пышные юбки, Лиза изобразила на лице оскорбленную невинность и убежала к выходу из зала. Я же остался посреди постепенно расширяющегося круга зрителей – как прыщ на одном интимном месте. То, что это была только первая часть Марлезонского балета, я понял, когда увидел побелевшие от бешенства глаза Лехи. Он стоял как соляной столп, сжимая в руках два бокала с розоватой жидкостью.

С этими бокалами он и пошел на меня, как в штыковую.

– Сударь, ваш поступок низок.

Мой поступок?!

– Вы негодяй и подлец.

Непроизвольно я скользнул взглядом по окружившей нас толпе, но лучше бы этого не делал, потому что увидел Карла Бертольдовича и Хельгу Франсовну. Мама Лехи смотрела на меня с умоляющим испугом, а интеллигентнейший отец в мундире артиллериста пребывал в недоумевающем шоке.

Их взгляды обжигали, как пламя огнемета.

Леха сейчас вызовет меня на дуэль, но отвечать я не собирался. Плевать на великосветские закидоны. Плевать на репутацию, гори она синим пламенем! Сходиться на дистанции с другом немыслимо, ведь в таком случае выбор придется делать между его жизнью и своей. От мысли, что благодаря занятиям с Евсеем шансов у Лехи нет даже теоретически, легче не становилось.

– Сударь, – перешел Леха к кульминации своей речи, – я требую…

– …Алексей Карлович, – перебил его негромкий, оглушительно звенящий металлом голос. – Не уделите мне минутку?

Из постоянно увеличивающейся массы зрителей вышел круглый, как колобок, но твердый, как пушечное ядро, судья Бабич. Вот от кого я не ожидал помощи – так это от него.

Леха, продолжая сверлить меня взглядом, как-то небрежно бросил в ответ, словно отмахнулся:

– Чуть позже.

Это он зря. Так с судьей в нашем городе не мог разговаривать никто, даже мой бывший начальник Аполлон Трофимович, который и внешне, и характером напоминал эдакую смесь медведя со львом. Полицмейстер наверняка мог бы голыми руками заломать волколака, но вот с Бабичем он вел себя предельно корректно.

– Это была не просьба, – проскрипел голос судьи, как выходящий из ножен клинок. – Извольте пройти со мной… оба.

Выдав этот приказ, он направился к боковому выходу из зала. Люди перед ним непроизвольно расходились в стороны, образовывая живой коридор.

Наконец-то мы ушли с освещенного пространства и попали в сумрак коридора. Мне даже стало легче дышать. Но расслабляться еще рано – после прошлой размолвки с Елизаветой судья вышвырнул меня из высшего общества Топинска и чуть не позволил жандарму законопатить за решетку. И это при том, что тогда все прошло без особого шума. А сейчас…

Судья подошел к очередным дверям в правой стене коридора и остановился. Из-за моей спины бесшумно выскользнул безликий в своем наряде лакей. Я даже не заметил, что он нас сопровождает. Он своим ключом отпер замок и, открыв дверь, отошел в сторону. Это был чей-то кабинет, но наверняка не судьи – его апартаменты находились в соседнем здании. Впрочем, этот факт не помешал Бабичу усесться в кресло хозяина. В таком положении его невысокий рост не выделялся. Мы с Лехой застыли перед столом как два нашкодивших школьника, вызванные директором в учительскую. Впустивший нас в кабинет лакей подошел к судье и, почтительно наклонившись, начал что-то быстро говорить ему на ухо.

Определить отношение Бабича к сказанному было трудно – его лицо оставалось каменным. Лишь однажды он удивленно поднял бровь. Легким жестом судья отпустил закончившего доклад лакея, и тот исчез, словно его здесь никогда не было.

Как только мы остались одни, лопнувшее терпение Лехи брызнуло во все стороны возмущением и яростью:

– Виктор Игоревич, вы не можете…

– В этом городе я могу все, что не противоречит воле его императорского величества, – жестко перервал судья речь юноши. – Особенно если нужно оградить от глупости сына моего старого друга.

– Но он оскорбил Лизу, – попытался выдвинуть еще один довод Леха, но и тут не нашел понимания.

– Во-первых, при мне для вас она не Лиза, а Елизавета Викторовна. Времена, когда вы играли в нашей гостиной, давно прошли.

Не знал, что эти двое знакомы с детства, хотя это совершенно неудивительно для детей дворян в таком маленьком городе.

– Во-вторых, только мне решать, что для дочери является оскорблением, а что нет. И так будет, пока она не выйдет замуж. – Окинув не самым доброжелательным взглядом худую фигуру Лехи, судья добавил: – Не исключено, что позже тоже. Остальное объяснит вам ваш отец. Теперь вы, молодой человек.

Судья, упершись руками в столешницу, встал, и от его взгляда мне стало неуютно.

Ну все – капец котенку…

– Игнат Дормидонтович, я должен перед вами извиниться.

Судя по скользнувшей по губам судьи улыбке, у нас с Лехой было одинаково нелепое выражение лица.

– Оправданием мне может послужить только слепая любовь к дочери, – продолжил Бабич с какой-то бесконечной усталостью в голосе. – Лиза у нас с женой поздний и посему горячо любимый ребенок. Так что мы порядком ее избаловали. Мне стоило бы настороженнее отнестись к ее словам о вашем неподобающем поведении, но злость на зарвавшегося юнца затмила мой разум. Здравый смысл вернулся, когда и Аполлон Трофимович, и Ян Нигульсович начали отзываться о вас исключительно положительно. У нас даже разгорелся спор, из которого я вышел порядком озадаченным. Еще один тревожный звоночек прозвенел, когда Лиза начала привечать Алексея Карловича, а затем подошла ко мне с просьбой допустить вас к свету.

Ну да, прямо открыть зашторенное солнышко. У нашего судьи с самомнением, как всегда, полный порядок. В смысле – оно цветет и пахнет.