Сразу же после этого события наша партия была собрана в Сентрвиле, и, когда несколько владельцев прибыли и забрали деньги за наш наем, нас погнали обратно на Байю-Бёф. На обратном пути мы проходили через какую-то маленькую деревушку, и я мельком увидел Тайбитса, сидевшего на пороге грязной лавчонки, неряшливого и неухоженного. Не сомневаюсь, что страсти и скверный виски к этому времени списали его со счетов.

По прибытии я узнал от тетушки Фебы и Пэтси, что за время нашего отсутствия последняя все глубже и глубже увязала в неприятностях. Бедная девушка воистину стала объектом всеобщей жалости. «Старый окорок» (так рабы за глаза называли Эппса) бил ее еще чаще и ожесточеннее. Стоило ему возвратиться из Холмсвиля распаленным спиртным – а теперь это случалось постоянно, – как он принимался сечь ее кнутом, просто чтобы угодить хозяйке. Он наказывал ее столь жестоко за преступление, коему он один был единственной и неустранимой причиной. В моменты трезвости его не всегда можно было склонить таким образом ублажить ненасытную жажду мести жены.

Избавиться от Пэтси – сбыть ее с глаз долой, путем продажи, или ее смерти, или любым иным способом, – похоже, в последние годы это было главной мыслью моей хозяйки. Пэтси была всеобщей любимицей еще в детстве, даже когда росла в большом доме. Тогда ее баловали и любовались ее необычной живостью и приятной внешностью. Как рассказывал дядюшка Абрам, ее не раз кормили даже такими лакомствами, как печенье и молоко. И мадам в дни своей молодости любила позвать ее на веранду и приласкать, как игривого котенка. Но в настроении этой женщины произошла печальная перемена. Теперь лишь черные и гневные демоны царили в храме ее сердца, и под конец она не могла смотреть на Пэтси иначе, чем с сосредоточенной ненавистью.

В сущности, госпожа Эппс была от природы не такой уж злой женщиной. Верно, она была одержима дьяволом ревности, но помимо этого многое в ее характере заслуживало восхищения. Ее отец, мистер Робертс, живет в Чейнивиле. Он влиятельный и уважаемый человек, почитаемый во всем приходе более, чем любой другой гражданин. Она получила неплохое образование в каком-то учебном заведении на этой стороне Миссисипи. Она была красива, во многих отношениях одарена и обычно добродушна. Она была добра ко всем нам, кроме Пэтси, – и часто в отсутствие мужа посылала нам какое-нибудь лакомство с собственного стола. В другой ситуации – в ином обществе, нежели то, что существовало на Байю-Бёф, – ее почитали бы элегантной и восхитительной женщиной. Воистину дурным ветром занесло ее в руки Эппса.

Он почитал и любил свою жену настолько, насколько грубая натура вообще способна любить, но его крайний эгоизм всегда брал верх над супружеской привязанностью.

Любил, как мог – насколько люди низкие способны;

Но сердце и душа в нем были злобны[72].

Эппс был готов удовлетворить любой каприз супруги – выполнить любую ее просьбу при условии, что это не слишком дорого ему обойдется. На хлопковом поле Пэтси стоила любых двух других его рабов. Он не смог бы заменить ее никем, кто приносил бы те же деньги, что приносила она, поэтому идея избавиться от нее была для него немыслима. Но хозяйка видела ее в совершенно ином свете. В ней была уязвлена гордость высокомерной женщины; кровь пламенной южанки кипела при виде Пэтси, и ее не смогло бы удовлетворить ничто, кроме удовольствия вытоптать жизнь из беспомощной невольницы.

Порою поток ее гнева выплескивался и на Эппса, поскольку у нее были все причины его ненавидеть. Но затем буря сердитых слов утихала, и в доме вновь воцарялся сезон покоя. В такие моменты Пэтси тряслась от страха и плакала навзрыд, будто у нее вот-вот разорвется сердце, ибо знала по опыту, что, если хозяйка доведет себя до белого каления, Эппс успокоит ее обещанием выпороть Пэтси – обещанием, которое он неизменно сдерживал. Так ревность, гордость и месть вели войну с алчностью и животной страстью в доме моего хозяина, наполняя его ежедневным раздором и ссорами. И сила всех этих домашних бурь выливалась в конечном счете на голову Пэтси – простодушной рабыни, в чье сердце Господь посеял семена добродетели.

Летом, последовавшим за моим возвращением из прихода Сент-Мэри, я создал план по обеспечению самого себя пищей, который, хоть и был прост, оправдался сверх всяких ожиданий. Ему последовали многие другие люди моего положения, вверх и вниз по байю, и он стал приносить такую пользу, что я испытывал большое искушение почитать себя общим благодетелем. В то лето в беконе завелись черви. Ничто, кроме смертельного голода, не могло бы заставить нас есть его. Еженедельного пайка кукурузной муки едва ли было достаточно, чтобы утолить голод.

В этих краях, где еженедельный паек заканчивается до наступления субботнего вечера или бывает в таком состоянии, что даже смотреть на него тошнотворно и отвратительно, невольникам остается охотиться в болотах на енотов и опоссумов. Однако это надо делать по ночам, после того как закончатся дневные работы. Есть плантаторы, чьи рабы месяцами не видят иного мяса, чем добытое таким способом. Никто не возражает против подобной охоты, при условии, что добычу поочередно распределяют в коптильне (а еще потому, что каждый убитый енот – это спасенная кукуруза). На них невольники охотятся с собаками и дубинками, поскольку им не позволено пользоваться огнестрельным оружием.

Мясо енота сносно на вкус, но поистине среди разнообразных видов мяса нет ничего вкуснее, чем запеченный опоссум. Это пухленькие, довольно длиннотелые маленькие зверьки с беловатой шерстью, чей нос похож на пятачок, а сзади туловища имеется вырост, похожий на крысиный хвост. Опоссумы роют норы среди корней и гнездятся в дуплах эвкалиптов, а в движениях они медленны и неловки. Это хитрые создания: получив даже самый легкий удар палкой, они скатываются на землю и притворяются мертвыми. Если охотник так и бросит опоссума и начнет преследовать другого зверька, не свернув предварительно первому шею, скорее всего по возвращении он не найдет свою добычу. Маленький зверек перехитрил врага – «сыграл в опоссума» и был таков.

Однако после долгой и трудной дневной работы усталому рабу не очень-то хочется отправляться на болото за своим ужином. Он предпочтет броситься на пол хижины и хоть немного поспать. Хозяину выгодно, чтобы слуга не страдал от голода, но так же выгодно, чтобы он не растолстел от избыточной кормежки. С точки зрения владельца, раб более всего пригоден к службе, когда он довольно худ и жилист, то есть пребывает в такой кондиции, которая требуется скаковым лошадям, когда их готовят к состязаниям. И в этой «рабочей кондиции» пребывает большинство рабов на сахарных и хлопковых плантациях вдоль Ред-Ривер.

Моя хижина стояла в нескольких десятках метров от берега байю, и поскольку потребность – мать всех изобретений, я придумал способ получения необходимого количества пищи, который не требовал бегать каждую ночь по лесу. Я задумал создать ловушку для ловли рыбы. Мысленно представив себе, как это должно быть сделано, в следующее воскресенье я приступил к практическому осуществлению своей идеи. Вероятно, невозможно изложить читателю идею этого устройства во всех деталях, но следующее описание даст о нем общее представление.