– То ты в ловушке! – рассмеялся Северный. – Открывай глаза!

Открыв глаза, Соловецкая поняла, что остановилась точнёхонько напротив входа в Балаклавскую бухту.

– Прости, родная. Но решать – тебе. Большинству удаётся обмануть себя и других людей. Но никто ещё не обманул этот мир. Даже самый капризный ветер на самом капризном из морей.

– Мне здесь нравится! – Алёна уселась на камень.

Некоторое время они молчали.

– Ты знаешь, кто убил безобидного мужа хозяйки гостевого дома?

– Нет.

– Ты – и не знаешь?! – притворно ахнула Соловецкая.

– Нет очевидного: «кому выгодно».

– Когда очевидно, любой сообразит!

– Не всегда.

– Но ты же узнаешь, кто его убил?

– Узнаю.

– А зачем тебе это?

– Я так самоутверждаюсь!

Соловецкая посмотрела на Северного прищурившись.

– И что ты делаешь, для того чтобы это узнать?

– Завтракаю с тобой на вершине генуэзского холма.

– Северный, ну я же серьёзно!

– И я серьёзно. Пока мы с тобой романтически завтракаем и болтаем глупости, в Москве представители соответствующих структур по моей личной нижайшей просьбе выясняют всё, что можно выяснить о Павле Петровиче Левентове.

– А это кто такой?

– Это тайна следствия! Но чтобы ты знала, как я тебе доверяю, скажу: это младший единокровный брат Маргариты Павловны Фирсановой. Его труп я вскрывал в сентябре 1991 года.

– Двадцать один год назад!

– Да. Но двадцать один год назад никому не удалось выяснить, чей это труп. Вчера, рассматривая семейный альбом Маргариты Павловны, я увидел молодого парня весьма характерной внешности.

– Ты ей сказал?

– Пока нет.

– Почему?

– Потому что она всё ещё верит в то, что он жив.

– Знаешь…

– Нет.

– Что «нет»?

– Ты сказала «знаешь» и замолчала. Я не знаю.

– Боишься пауз?

– Девушка, не берите меня на дешёвый понт!

– А на дорогой брать?

Северный рассмеялся.

– Так что ты хотела меня спросить?

– Банальщину всякую. Я хотела не то чтобы спросить. Я хотела сказать: «Знаешь, а ведь это совсем не так просто, как кажется в кино и в книгах, – убить человека». В частности – ткнуть в живого человека ножом. Не помню, в каком из романов Агаты Кристи это было: актриса убивает взрослых особей мужского пола – взрослых и здоровых – ножом в шею. Актриса… Я – врач хирургической специальности. Но, читая, очень удивлялась. Это же какой нужен тренинг, чтобы так удачно и с первого раза, не встречая никакого сопротивления… Правда, пока в моей жизни не появился ты, я не слишком часто и не так чтобы всерьёз задумывалась над убийствами. Так… несоответствие написанного в детективных историях происходящему в жизни.

– А с появлением меня в твоей жизни ты стала всерьёз задумываться над убийствами?

– Так вышло.

– Но это на самом деле так. Ножом орудуют чаще всего или в состоянии аффекта, или при самообороне, или же те, для кого нож – привычно. Актриса вряд ли смогла бы валить здоровых мужиков ножом в область шеи.

– Для хирурга нож – привычно. Но всё равно не могу себе представить.

– Алёна, большинство знакомых мне хирургов курицу разделать не в состоянии. Мой отец – яркий тому пример. Одному из наших судмедэкспертов жена периодически закатывает скандалы на тему разделки мяса…

– Кстати, я не в состоянии разделать курицу. Правильно.

– Я – в состоянии.

– Северный, тебя послушать – ты совершенство!

– Так и есть, Алёнушка. Так и есть… Я – совершенство.

– И скромность не входит в число твоих недостатков?

– Не входит. Поехали сегодня в Севастополь? Помнится, у тебя в планах был и Севастополь, и Ялта, и…

– Поехали.

Северный встал, навёл порядок на камне, служившем столом для завтрака на холме. Алёна смотрела в море с крайне озабоченным видом.

– Не понимаю.

– Не понимаешь, как можно воткнуть нож в плоть, желая лишить человека жизни?

Соловецкая кивнула.

– Я тоже не понимаю, – сказал судмедэксперт.

По крохотной балаклавской набережной туда-сюда бродил взъерошенный Семён Петрович Соколов.

Его сопровождала живописная группа, состоящая из троих странно одетых детей. Дарий был в ярко-зелёном костюме, покрытом странными мокрыми тёмными пятнами. В руках у Дария был игрушечный пластмассовый автомат. Вид у старшего сына Соколова был диковатый: Дарий явно не расчесался, на лице у него были грязные разводы. Даша, напротив, была идеально причёсана. В волосах у неё была пластмассовая роза, на ногах – туфли на каблуках. Размера, намного превышающего требуемый. Видимо, позаимствовала из маминого гардероба. Жорыч особо не заморачивался и вышел на прогулку босой. Сеня метался, что-то бормоча себе под нос. Дарий оглядывался с выражением лица Шварценегера, готовящегося сразиться с хищником. Даша томно обмахивалась бумажным веером, периодически спотыкаясь и теряя туфли. Жорыч живо интересовался содержимым мусорных баков, бездомными псами, а один из отдыхающих щедро сгрузил в чумазую ладошку Жорыча мелочь из карманов.

– Папа, пригнись! – заорал Дарий.

Соколов не среагировал.

– Чудесная погода, не правда ли? – томным голосочком уточнила у отца Даша.

Соколов не среагировал.

Жорыч молча прошлёпал в магазинчик. Вышел оттуда минуты через три, недоумённо пожимая плечиками. В одной чумазой ладошке была мелочь, в другой – бутерброд, сооружённый сердобольными продавщицами магазинчика. К Жорычу подошёл бездомный пёс, и мальчик, вздохнув, отдал бутерброд псу. Тот вежливо и аккуратно принял и отошёл в тень.

Соколов не среагировал.

И вдруг его взгляд ожил. Он увидел Северного и Соловецкую и рванул к парочке на всех парах.

– Сева! – истошно заголосил Соколов. – Сева, я всё понял! Меня подставили!

– Кто?

Всеволод Алексеевич вздрогнул от неожиданности. Алёна с одновременным ужасом и восхищением разглядывала соколовских отпрысков.

– Алёна Дмитриевна, чудесная погода, не правда ли? – светски поинтересовалась у неё Даша.

– Соловецкая, пригнись! – зловеще прошептал Дарий.

– Алёна, мне денег дали! – заорал Жорыч. – И бутерброд с колбасой. Но я завтракал, а собачка – нет! И я отдал бутерброд собачке, а есть деньги она не захотела!