— Нет, этих ублюдков надо отправить в каменный век, — заметил Тэлл.

Шеферд усмехнулся: судя по тому, что он видел в доме Билла и Патриции Гэддис, эти люди не так далеко ушли от каменного века. А, учитывая все обстоятельства, поездка к ним была похожа на небольшое, но полное событий путешествие. Что касается семейки Гэддис, Шеферд полагал, что они получили что хотели, что заслужили.

— Око за око, — резюмировал Тэлл.

— Да, мир живет по такому закону, — согласился Шеферд.

* * *

Как обычно, Декстер и Брон жили в одной комнате. Брон читал книгу, в то время как Декстер просматривал DVD-диск на своем портативном плейере.

— Что смотришь? — поинтересовался Брон.

— "Дикий белок".

— Угу. А что еще у тебя есть?

— "Буч Кэссиди и Сандэнс Кид", «Тварь», «Стрелок».

Брон на мгновение опустил свою книгу.

— Ты всегда смотришь фильмы, в которых главного героя в конце убивают?

Декстер взглянул на Брона.

— Они кажутся мне... достойными.

Брон продолжал смотреть.

— Да, — хмыкнул он. — Что бы там ни было.

И вернулся к чтению. Он читал «Историю Пелопонесской войны» Фукидида. Брон верил, что прошлое надо знать, особенно прошлое, имеющее отношение к военному делу, потому что он и сам был некогда военным человеком. Афиняне собирались послать большой флот с лучниками, такелажниками и кавалерией, чтобы захватить Сицилию, несмотря на протесты наиболее мудрых своих соотечественников. Брон не знал, что должно было случиться и случилось там (именно поэтому он и взялся читать эту книгу), но он помнил достаточно много из собственного военного прошлого, чтобы понять, что Афинская империя прямиком плывет к своему упадку.

Молох лежал на кровати в своем номере и переключал телеканалы, пока не нашел новости. Он увидел, как вытаскивают из реки «лендкруизер», а накрытые тканью тела переносят в машину скорой помощи. Фотография Мистерса появилась на экране. Он все еще видел его глаза и рот, хотя фотография уже исчезла из кадра. Полицейские разыскивали очевидцев преступления. Они также сняли образцы отпечатков шин с фургона. Им понадобится не так много времени, чтобы установить связь между убийствами в Филадельфии и побегом. Молох подсчитал, что у них есть двадцать четыре часа, а может быть двадцать восемь, чтобы сделать то, что должно быть сделано, пока сеть поисков не начала растягиваться дальше к северу.

Теперь это кажется странным, но когда-то Мэриэнн нравилось его имя. Он называл себя Эдвард — не Тед, или Эд, или Эдди. Эдвард. В этом было что-то патрицианское. Оно было очень официальное и не допускало никаких шуточек.

Но ей никогда не нравилось его фамилия, хотя она и не понимала ее происхождения, пока не стало слишком поздно. Только когда она узнала больше о его методах и начала снимать слои штукатурки с фасада его личности, она начала понимать характер и натуру человека, с которым оказалась связанной. Однажды она прочла в газете статью о женщине-скульпторе, которая работала с камнем. Скульптор утверждала, что фигуры, которые она высекает, уже живут внутри камня, и ее задача состоит в том, чтобы освободить их, «выпустить» оттуда. Позднее Мэриэнн стала уподоблять себя такому мастеру, все больше утверждаясь в мысли, что все, что скрывалось под внешней оболочкой ее мужа, было нечто гораздо более сложное и пугающее, чем она могла себе вообразить. И тогда она начала бояться его имени, пока, наконец, не решилась подобрать ключи к человеку, за которого вышла замуж, и к тайным делам, которыми он занимался.

У его имени было так много форм: Молох, Молех, Мелек, Малик. Его можно было найти в аммонитской, ханнаанской, семитской мифологии. Молох — древнее божество солнца, насылающее моры и бедствия; бог богатства у Ханнаан. Молох — принц из Страны Слез; Мильтоновский Молех, вымазанный кровью принесенных в жертву людей. Дети Израилевы приносили ему в жертву своих первенцев, сжигая их на кострах. Соломон прославился тем, что построил для него храм неподалеку от входа в Геенну, — врата в преисподнюю.

Молох. Какой же человек должен был скрываться под этим именем!

И все же в самом начале он был очень ласков с ней. А что еще могла подумать девушка, живущая в Билокси, штат Миссисипи, куда в постоянно появляющиеся новые казино слетается худший сорт людей. Они не могут позволить себе поехать в Лас-Вегас или во Флориду, а может, им все равно, как выглядит их окружение. Главное для них, чтобы там был игорный стол, колоды карт, официантки с коктейлями, которые могут предложить дешевые удовольствия за пятьдесят долларов. Для официантки любой мерзавец, который только ущипнет за задницу, а не проделает чего похуже, уже обходительный мужчина.

А Молох был не таким. Она работала в «Черной красотке Билокси», разрисованной под некое подобие плавучего театра и, несмотря на свое название, раскрашенной в такие дикие оттенки розового цвета, что при взгляде на него у некоторых людей начинали болеть зубы. Девушки, разносившие коктейли, должны были носить белые корсеты с китовым усом, как в девятнадцатом веке (их надо было приводить в порядок после каждого посягательства клиентов), и пышные юбки, из-под которых сто лет назад должна была лишь мельком показываться голень и не больше, причем настолько коротенькие, что нижняя часть их задов была постоянно выставлена на обозрение. Оборки юбок расходились, как занавес на сцене перед началом основного действия. Теоретически мужчинам не разрешалось трогать их за что-нибудь, кроме спины или руки. В действительности чаевые были больше, если девушка не слишком строго придерживалась буквы закона и позволяла клиенту немного потешиться. Если же он становился слишком резвым, достаточно было кивнуть охранникам в зеленых блейзерах, которые следили за порядком в казино и были столь же привычным атрибутом, как искусственные пальмы в горшках, хотя у пальм было больше перспектив развиться в яркую личность, чем у вышибал из «Красотки». Они горой нависали над пьяным (потому что только пьяные вели себя подобным образом) и вытаскивали его за грудки из-за стола, нередко при этом опрокидывая его выпивку. Затем, не переставая что-то говорить ему, успокаивающе и тихо, заставляли клиента двигаться в сторону выхода, поскольку с пьяными трудно спорить, а надо было одновременно приглядывать за его оставшимися фишками.

Затем его выводили, и крупье не придавал никакого значения его уходу, потому что сейчас же опустевшее место занимал кто-то другой. Официантке, впрочем, не рекомендовалось звать охранников слишком часто. Было множество девушек, готовых занять ее место, если она приобретала репутацию недотроги, создающей проблемы, или девушки, которая не может потерпеть небольших «знаков внимания» от мужчин, которые с удовольствием швыряют на ветер свои сбережения всего за две порции дешевого виски, разведенного водой.

Мэриэнн родилась в городке Туника посреди хлопкового края на северо-запад от Миссисипи, возле самой границы с Арканзасом. Она росла неподалеку от Сахарной Головы, где рабы жили прямо возле открытых стоков канализационных труб в двух кварталах от Главной улицы. У ее отца была небольшая закусочная в фургончике на Магнолия-стрит, но в Тунике жили такие бедняки, что общепит им был не по карману, и бизнес отца едва мог существовать. В один ужасный день банк заполучил отцовский фургон, и окна его заколотили навсегда. Дела отца совсем расстроились, а следом за этим и в семье начались нелады. Сначала отец впал в депрессию, потом озлобился. В тот день, когда он стукнул Мэриэнн по голове так, что она целую неделю не слышала одним ухом, ее мать собрала все их вещи и уехала вместе с двумя дочерьми в Билокси, где жила ее родная сестра, и больше никогда не возвращалась в Тунику. Они существовали на грани нищеты, но мать ухитрилась приберечь немного денег до нужного момента, так что ее дочери закончили школу и смогли устроиться на работу. Позднее она помирилась с мужем. Он переехал жить к жене и ее сестре и прожил с ними последние три года своей жизни — жалкий человечек, раздавленный неудачами, нечестным судейством и неспособностью перестать пить раньше, чем кончится бутылка. Его похоронили в Тунике, а через два года его жена легла там же, рядом с ним.