Он бережно вынул из ящика большую икону Богородицы, и по толпе пробежал дружный вздох восторга. Икона казалась написанной вчера: ярко сияли малиновый и синий тона, золотистый фон, казалось, искрится под солнцем. Тонкое и скорбное лицо Божьей Матери смотрело на зачарованных людей огромными черными глазами.

– Староверческое письмо… Ветковская школа… С ума сойти! – Шампоровский бережно передал икону Соне и снова нырнул в ящик. – И еще… И еще! Азохен вей, никогда в жизни такого не видел!

Всего в ящике оказалось пятнадцать икон, бережно проложенных плотной тканью.

– И… все? – с заметным разочарованием спросила Полундра, когда из второго ящика извлекли еще двенадцать икон и несколько церковных предметов непонятного Юльке назначения. – А Либерея где же? Сол Борисыч? Как же так? Это что… больше нет ничего?!

– Тебе мало?! – поразился Шампоровский. Юлька тяжело вздохнула и уселась прямо в заботливо посаженный Белкой кустик бархатцев.

Две недели спустя вся компания Полундры и Пашка с Соней сидели на ступеньках набережной Москвы-реки. Садящееся солнце искрилось на куполах Новоспасского монастыря. Деревья уже покрылись густой зеленью. Со стороны Крутицкого подворья ветерок доносил запах цветущих абрикосов. Над водой покрикивали чайки. До каникул оставалось меньше месяца.

Чуть поодаль сидел с удочкой Соломон Борисович Шампоровский. Время от времени он подсекал крохотную плотвичку, с отвращением разглядывал ее, снимал с крючка и бросал обратно в маслянистую воду. За его действиями недоверчиво наблюдал Батон.

– Сол Борисыч, ну что вы этих головастиков таскаете? – наконец не выдержал он. – Откуда здесь рыба приличная? Вы вот к нам в Михеево приезжайте, вам дед свои клевые места покажет! Там лини такие, что в сковородку не вмещаются! А здесь – мелкота пробензиненная…

– Да меня, видишь ли, увлекает сам процесс, – Шампоровский швырнул очередную «пробензиненную» рыбешку в реку и насадил нового червяка. – Успокаивает нервы… Которых и так уже почти не осталось. Представляете, вокруг этих ваших икон вся искусствоведческая Москва взбесилась! Двадцать семь ценнейших образов староверческого письма! Ветковская школа иконописи![14]Насчет трех икон уже чуть не передрались: утверждают, что это сам Андрей Рублев[15]! Патриарх лично приезжал смотреть! «Слезы Богородицы», которая бесследно исчезла из Новоспасского монастыря в двадцать четвертом году, передана на реставрацию! Про вас, между прочим, в газетах написали!

– Толку-то… – отмахнулась Полундра. – В подземный ход-то теперь уже никак не спустишься! Все забетонировали! Даже на Солянке!

– И слава богу, – облегченно вздохнула Соня. Юлька сердито посмотрела на нее, но ничего не сказала.

– У Артура в больнице я был, – сообщил Пашка. – Завтра его выписывают. После сессии едет со своей Росомахой в Керчь. Какие-то Митридатовы пещеры раскапывать. Дешево отделался, между прочим, – одним воспалением легких.

– Он тебе не говорил, почему нас кинул? – поинтересовалась Юлька. – Почему не сказал, что и раньше в этот ход спускался?

– Юлька, ну что ты хочешь – Артур нас первый раз в жизни видел! И ваша банда, которая по историческим записям грязными ногами ходит, доверия ему никак не внушала!

– А куда делась вишневая папка? – спросила Белка. – Та, из-за которой столько шуму было?

– Унес Кирпич, – ответил Пашка. – Когда тикал из офиса через окно. Через дверь не рискнул, боялся нарваться на соседей – весь в грязи и с разбитой мордой. Думал, наверное, что в папке будет что-то ценное… но, кроме старой бумаги, на которой уже ничего было не разобрать, ничего не увидел.

– А вдруг это действительно были записи Стеллецкого о Либерее? – вздохнула Натэла. – Теперь уже никогда не узнаем.

– Это вряд ли, – отозвался Шампоровский. – Скорее всего, это была обычная переписка… как в том письме, которое вы мне оставили на расшифровку. Я тогда целый день над ним просидел – и сумел худо-бедно разобрать всю историю этих икон. Кстати, до сих пор не понимаю, как эта папка оказалась у Скобина. Бумаги Стеллецкого после войны был переданы его вдовой в Центральный государственный архив. Но многие документы попали в частные руки, многие попросту утрачены… Не умеют у нас обращаться с историческими документами! Возможно, Скобин, работая в архивах, случайно наткнулся на эту вишневую папку и нашел там письма, которые сам писал Стеллецкому в молодости. Со схемой подземных ходов возле набережной. Которую наш Андрей вполне обоснованно принял за созвездие Рака. И если бы эта схема не совпала с тем кривеньким планом, который вы изобразили, путешествуя по подземелью… наверное, клад из икон так и лежал бы под землей.

– Так эти иконы спрятал в подземном ходе сам Скобин? – пожала плечами Соня. – Но зачем? Ему же тогда было двадцать лет… Комсомолец, строитель новой жизни! Тогда же из этих икон костры устраивали на площадях!

– Думаю, дело в том, что Лев Скобин принадлежал к старинному старообрядческому роду. И неплохо разбирался в иконной живописи, – Шампоровский не спеша складывал удочки. – В отличие от своих товарищей по стройке, для которых иконы были просто раскрашенными досками. До конца дней своих Скобин оставался верующим человеком. Несмотря на всю свою тягу к науке, участие в Астрономическом кружке и повальный атеизм вокруг. И ему непросто было смотреть на то, как новая власть сносит древние храмы, сжигает иконы, «писанные сердцем», намоленные тысячами прихожан… Поэтому, когда весной тридцать пятого года на двор Крутицкого подворья привезли воз с иконами, чтобы сжечь их, Скобин долго не думал. Он с товарищами тогда работал на стройке монастыря… и ночью, выбрав из общей кучи наиболее ценные иконы, разложил их по ящикам и оттащил в подземный ход. Все эти ходы были ему известны, он не раз путешествовал по ним – и один, и в обществе Стеллецкого. Не знаю, что Скобин собирался делать с этими иконами. Возможно, надеялся как-нибудь перетащить их к себе на Солянку… но, скорее всего, при стройке случился очередной обвал в коридоре. Пройти под землей к квартире на Солянке было теперь нельзя, а вытаскивать ящики с иконами средь бела дня и волочить их поверху стало тем более невозможно. В Новоспасском монастыре расположилась хозяйственная часть НКВД, а на Крутицком подворье – красноармейские казармы!

– И иконы остались под землей, – задумчиво закончила Соня. – На долгие годы.

– Именно так, – подтвердил Шампоровский. – В том письме, которое я расшифровывал, Скобин как раз рассказывает Стеллецкому об этом своем приключении. И прикладывает схему подземных ходов, похожую на созвездие Рака… со слегка перепутанными звездами. И Каппой, – которая на самом деле оказалась местом, где им были спущены под землю ящики с иконами. Доверить свою тайну Скобин мог только настоящему ученому, понимающему всю ценность спрятанных вещей! Но, видимо, ни Скобин, ни Стеллецкий так и не смогли добраться до икон. Началась война, которую Скобин прошел от начала до конца. После войны долго болел и в конце концов умер Стеллецкий. Монастыри были закрыты для посетителей, из своей квартиры Скобин никак не мог добраться до клада, который был отгорожен завалом. Да и как было спускаться под землю на глазах у собственной семьи, которая, кажется, и не подозревала о наличии в квартире спуска под землю? А потом, когда умерла жена и разъехались дети, ему уже просто не позволяли этого годы. И скорее всего, Скобин уже начал смиряться с мыслью, что иконы так и останутся под землей навеки… пока не появился Артур.