И вот она передо мной – красавица Мими, озорница Мими. Ее появление так неожиданно и странно, но я не понимаю, почему она явилась в таком виде? Я не знала ее дряхлой старухой-опиоманкой, в которую она превратилась в последние годы жизни. Это несправедливо: незнакомая старуха никогда не была частью моей жизни, но ее появление похоже на предзнаменование. Уходи, Эмильена, я не знаю тебя.

Но старуха опять закутывается в шаль и бесцеремонно садится на мою кровать. Опиум и абсент сделали тусклыми ее некогда выразительные глаза. Должно быть, ужасно превратиться из малышки Мими, любовницы короля Бельгии Леопольда и Эдуарда VII, в старуху и умереть на скамейке в парке. Ma pauvre[41]Мими, лесбиянка и наркоманка, забытая всеми. «Я живу на Лазурном берегу, чтобы пользоваться единственным, что дается бесплатно: солнцем и его лучами, вселяющими в меня жизнь», – сказала ты в интервью несколько лет назад. Видишь? Хотя издалека, но я интересовалась твоей судьбой. Мне также известно, что тебя приучил к опиуму Жан Кокто. «Развлекаться, нужно развлекаться!» – говорил тебе этот мошенник, дабы ты составила ему компанию в этих похождениях, в которых он искал забвения… А теперь у тебя редкие волосы, зубы шатаются или вообще отсутствуют… Похоже, ты ждешь от меня чего-то. Но призраки не говорят, не раскрывают своих желаний. Даже если при жизни они любили клянчить, как ты, теперь будут сидеть неподвижно и не уйдут, пока не добьются своего, я хорошо их знаю. Ладно, давай сократим эту ненужную церемонию: скажи, что тебе нужно, Эмильена? Что может дать тебе почти такая же дряхлая и почти мертвая старуха, как ты?

«[…] Память… Понимаете, мадам Перно? (Опять вклиниваются голоса моих соседок; толстуха, сидящая слева, шлепнула себя по ляжке и показала пальцем Робеспьера на мой балкон.) Эта женщина добивается, чтобы ее помнили, она хочет оставить свой след в мире. Поверьте мне, все старые куртизанки так себя ведут. Они не могут смириться с тем, что их забыли, уж я-то знаю, читала об этом в «Нана». Прекрасный роман, я много плакала, когда его читала. Смотрите, на самом деле все очень просто: сейчас, когда старой Отеро осталось недолго жить, она решила запачкать весь дом голубиным пометом, чтобы оставить хоть такую память о своем бренном существовании. Ах, вы считаете это бреднями? Вы не прочли ни одной книги за всю жизнь – за всю жизнь! – мадам Готье, и ничего не смыслите в человеческой психологии. Но запомните мои слова: когда умрет эта напыщенная старуха, голуби все равно будут прилетать – это станет местью и ее наследством. Уверяю вас, мадам, у птиц есть свои привычки. Эти грязные твари будут по-прежнему летать вокруг нашего дома, напоминая нам о ней, и таким образом Белла Отеро будет жить до тех пор, пока не умрем все мы, кто знал ее и кто может рассказать о ее экстравагантных выходках. Теперь вы понимаете дьявольский замысел этой спесивой старухи?»

Это жизнь или звуки жизни – то, что опять слышат мои глухие уши. Там, внизу, сидят соседки и моя подруга Ассунта. Они тоже говорят о воспоминаниях. Глупые толстухи… Одно верно: я, как и любой другой человек, не умру окончательно до тех пор, пока все, знавшие меня, будут помнить мое имя. И для этого мне не нужны голуби. Что за глупость! Белла Отеро живет уже в книгах, посвященных ей, рассказывающих о жизни таких, как я и ты, Эмильена. Мы с тобой никогда не умрем до конца – это привилегия скандальной известности.

Старуха Мими встрепенулась. Она пытается о чем-то попросить, но только беззвучно шевелит беззубым ртом – призраки не могут говорить.

– Ты будешь жить в книгах, – повторяю я снова, увидев ее реакцию, – ты уже бессмертна.

Мими поворачивается к окну, но ее умоляющий взгляд обращен не к голубям: кажется, она смотрит куда-то вниз, на улицу. Нет, это невероятно! Что нужно Эмильене д'Алансон от моих толстых соседок? Внезапно меня озаряет догадка. Возможно, я ошибаюсь, но стоит попробовать.

– Ассунта, Ассунта Джованьини! – кричу я с балкона. – Поднимитесь ко мне немедленно.

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Мими. Кажется, я угадала. В ее выцветших от опиума глазах, по крайней мере в том, который не закрыт моноклем (бывшим ее отличительным знаком в годы нашего соперничества), я увидела надежду на новое бессмертие.

Ницца, 9 апреля 1965 года, то же время

Как объяснить Ассунте, моей доброй подруге, помогающей мне стелить постель и надоедающей мне расспросами, что сегодня ей наконец повезет и она из первых уст узнает историю куртизанки?

– Ассунта Джованьини! – кричу я. Она поднимает глаза. – Поднимитесь ко мне, Джованьини, сию минуту!

Говорят, у меня невыносимый характер, но в действительности я впервые зову ее криком. Она смотрит на соседок, перед которыми только что защищала меня, и те одновременно пожимают плечами, как персонажи пантомимы. «Получай, – будто говорят плечи толстухи, которая сопровождает каждое свое слово хлопком по ляжке, – твоя сумасшедшая старуха зовет тебя. Раз уж ты идешь к ней, воспользуйся случаем и поговори о голубях». Мадам Готье тоже пожимает плечами, и я представляю, как она говорит: «Сколько терпения у вас, мадам Джованьини, какой крест достался». Плечи мадам Перно, по-видимому, выражают нечто иное: «Хитрая Ассунта, ты, должно быть, уверена, что старуха Отеро богата, а то с какой стати ты позволяешь так с собой обращаться?…»

Мои заплывшие жиром соседки, должна признать в первый раз оказываются правы. Жаль, что я ничего не могу оставить в наследство моей доброй Ассунте. Клянусь, я отдала бы все, чем некогда владела, лишь бы кто-нибудь прогнал эту дряхлую и жалкую д'Алансон. Я замерзла и больше не могу оставаться на балконе, избегая встречи с призраком.

– Давай же быстрее! – снова кричу я и через несколько минут слышу, как открываются четыре замка, охраняющие дверь и подвластные только Ассунте.

После моей смерти им придется прибегнуть к ее помощи, чтобы вынести отсюда труп, и вездесущие журналисты будут засыпать ее вопросами: «Это правда, что вы были лучшей подругой знаменитой Беллы Отеро?» Обычно бывшая знаменитость, покинув мир живых, ненадолго, на период некрологов, выходит из забвения. «Расскажите, как она жила в последние годы? Говорят, она сошла с ума, разговаривала с призраками, с фотографиями на стене. Она открыла вам какую-нибудь тайну? Говорят, у нее был припрятан приличный капитал… Вы видели его?» Столько нескромных вопросов… Но, если только Ассунтой не завладеет желание прославиться, она сможет рассказать только одну историю, услышанную из первых уст. Историю даже не обо мне, а об Эмильене д'Алансон.

– Садитесь сюда, дорогая, – говорю я, указывая ей на то место, где находится старуха Мими. Призрак Мими отодвигается, чтобы освободить место живому человеку, и смотрит меня вопросительно: «Что ты делаешь?»

* * *

Но она прекрасно знает, что я делаю. Призраки – все равно что восставшие из гроба мертвецы, и их можно успокоить единственным способом – так же, как и души в чистилище, – поминовением. Моя толстая соседка там, внизу, уже говорила – или мне просто послышались эти правильные слова, что мертвые не умирают окончательно, пока не уйдет из жизни последний знавший их человек. Для Мими этим человеком стала я, но мы обе знаем, что и мне осталось недолго. «Ты довольна, дорогая? – спрашиваю я ее. – Поэтому ты явилась ко мне в таком жалком виде, верно? Ты всегда была ужасной эгоисткой и не брезговала никакими уловками ради достижения своей цели. За этой услугой ты пришла ко мне. Ты хочешь, чтобы и после моей смерти ты осталась в чьей-нибудь памяти. Хорошо, дорогая. Души в чистилище жаждут, чтобы их поминали молитвой, а такие, как ты и я, предпочитают маленькое бессмертие, хотя бы в скандальных сплетнях. Почему бы и нет?»