— Мы говорили только о любви и о нас двоих. Это для меня самое чудесное место на земле.

Спрятавшийся в саду старинный дом из теплого, приветливого красного кирпича, пленял своей райской красотой и дышал любовью.

Впервые увидев его, Торилья поняла, что он будет значить для нее не меньше, чем для родителей мужа.

Они провели здесь первую брачную ночь после того, как обвенчались в замке.

А потом уехали в свадебное путешествие, и маркиз сам правил своими резвыми гнедыми.

Каждая проведенная вместе минута была незабываемой. Если вечером Торилье казалось, что она просто не в сипах крепче любить маркиза, то на следующее утро обнаруживалось, что накануне она ошиблась.

Однажды, гуляя по лесам, они добрели до глубокого лесного озерца; в нем отражалась листва деревьев и покоились лилии.

На берегу, покрытом золотыми цветами, стояла заросшая жимолостью и розами беседка; Торилья увидела там уютный диван с горой подушек.

— Очаровательное место! — воскликнула она. — Здесь совсем не жарко.

Она опустилась на диван, положив на подушки усталые ноги.

Маркиз в это время стащил с себя облегающий сюртук, бросил его на землю и стал разглядывать рыбин, скользивших под листьями лилий.

Грудь его была прикрыта лишь тонкой летней рубашкой, и Торилья любовалась широкими плечами мужа, торсом, узкими бедрами, обтянутыми палевыми панталонами.

» На свете нет более привлекательного мужчины, — решила она, — он мой… и я принадлежу ему «.

Как всегда, словно прочитав ее мысли, маркиз подошел к жене и присел возле нее.

— И к какому заключению ты пришла? — спросил он.

Торилья рассмеялась.

— Я не хочу, чтобы ты зазнавался.

— Я — самый счастливый и гордый человек в мире, потому что ты любишь меня.

— Я не говорю это… я это… чувствую.

Я вся твоя.

— Моя дорогая, милая женушка!

Растроганный маркиз, взяв руку Торильи, припал к ней губами. Он прикоснулся к каждому пальцу и наконец остановился на мягкой ладони.

Вокруг царили вселенский покой и тишина, слышно было только жужжание пчел, собиравших взяток с роз и жимолости.

— Разве найдется более совершенное место?! — промолвила Торилья.

— То же самое можно сказать и о тебе, моя дорогая, — ответил маркиз. — Ты идеальна во всем. И я боготворю тебя! Ты единственная достойная женщина из всех, кого я знал.

— Не говори так, — возразила Торилья, — и совсем я не хорошая. Ты не представляешь, как тяжело было отказаться от твоего предложения убежать вместе, ведь без тебя жизнь моя превратилась бы в тоскливое прозябание!

— Но ты отказала мне, — укорил ее маркиз.

Вспомнив о письме, порванном среди ночи, Торилья сказала:

— Это было невероятное… искушение, и я едва не сдалась.

— И все же ты не сделала этого, считая, что так будет не по совести.

— Но я… так хотела тебя… отчаянно хотела.

— И я, — ответил маркиз. — Но все же сердце говорило мне, что ты поступаешь правильно, ибо не можешь иначе.

— Нам так повезло, так невероятно повезло, — улыбнулась Торилья. — А поэтому, мой удивительный муж, мы должны помогать другим людям найти свое счастье, как мы обрели наше. — Помедлив, она спросила:

— Счастлив ли ты?

— Я не стану отвечать на твой дурацкий вопрос! — усмехнулся маркиз.

Приподнявшись на локте, он пристально посмотрел на жену.

— Почему ты… глядишь на меня… так?

— Я пытаюсь понять, чем именно ты отличаешься от знакомых мне женщин, — ответил он. — Ты невероятно прекрасна, моя дорогая, но дело не только в этом.

Маркиз прикоснулся пальцем к ее лбу.

— Какая мудрая маленькая головка!

Потом он провел пальцами по ее бровям.

— Словно крылья, — пробормотал он, — несущие благую весть тому, у кого есть уши, дабы слышать.

— Какую же весть? — спросила Торилья.

— Весть вдохновения и, конечно, надежды.

— Мне казалось, что я навсегда расстаюсь с ней, когда шла за Верил по собору.

— Я тоже испытывал адскую муку, — сказал маркиз. — Но винил только себя самого, зная, что всеми своими прегрешениями заслужил подобное наказание.

— Какими… прегрешениями?

— Ты о них не узнаешь. Все они в прошлом, а в будущем я стану образцом добродетели; и это будет нетрудно, потому, что я хочу быть таким, каким ты хочешь видеть меня.

— Я обожаю тебя… таким… какой ты есть.

— Разве мог я мечтать в то утро, казавшееся мне утром собственной казни, что Родни Марсден и, несомненно, молитвы моей матери спасут нас?

— Не будем вспоминать об этом, — промолвила Торилья. — Иногда, просыпаясь ночью в твоих объятиях, я думаю, что, когда закончится этот чудесный сон, я проснусь в Барроуфилде в угольной тьме и вони.

— С этим покончено, — твердо сказал маркиз. — У нас много дел, моя дорогая, мы будем объезжать мои владения, чтобы знать обо всем происходящем и предотвращать беды и страдания людей.

— Так и будет, — согласилась Торилья, — а потом вернемся сюда и снова будем вдвоем.

— Эта обитель любви всегда будет ожидать нас, — с нежной улыбкой сказал маркиз, — дом нашей любви, где каждый день, моя дорогая, я узнаю о ней что-то новое.

— И ты научишь меня… всему, чего я еще не знаю? — прошептала Торилья.

— Можешь не сомневаться, — ответил он.

— А тебя не огорчает… что я очень… невежественна… в подобных вещах?

— Неужели ты думаешь, будто я хотел чего-то другого? — возмутился маркиз. — Твои невинность и чистота более всего волнуют меня, я искал именно этого.

— Ты такой необыкновенный… и умеешь… так много… Что, если через какое-то время… я… наскучу тебе?

— Мы с тобой, моя милая, — единое целое; мне легче потерять руку или ногу, чем оторвать тебя от своего сердца.

— О, Галлен!

Страстно глядя на нее, маркиз провел пальцем по ее тонкому прямому носу, очертил верхнюю губу, потом нижнюю. Ощутив ее дрожь, он спросил:

— Это возбуждает тебя, моя милая?

— Ты всегда… возбуждаешь меня… каждым прикосновением.

— Могу ли и я испытывать что-нибудь другое? — низким голосом произнес маркиз.

Пальцы его очертили нежную шею, спустились ниже — к груди.

Торилья потянулась к нему; словно бы повинуясь неслышной музыке, порывистый вздох вырвался из ее уст.