— Спасибо…

Аурелия осталась сидеть за кухонным столом и помешивать ложечкой в пустой чашке; она то смотрела в окно на приближающийся баркас Онорио, то провожала взглядом Мануэлу. Та решительно шла по пляжу, голова ее была гордо поднята, словно она бросала вызов тем, кто следил за ней из дома Сеньи Флориды, словно смеясь над случившимся и давая понять чужакам, что им так и не удалось ее унизить.

Аурелия вновь пришла к выводу: очень жаль, что Мануэла так и не вышла замуж за ее сына.

* * *

Дон Матиас Кинтеро проснулся на рассвете и очень медленно обвел взглядом огромную спальню, обставленную массивной мебелью, которую его жена когда-то специально привезла из Франции. Мебель была громоздкой и некрасивой и никогда ему не нравилась. Но вначале он ее терпел, дабы не огорчать хрупкую, изящную женщину, которую так сильно любил. При жизни жены он так и не решился избавиться ни от гигантской кровати с витыми столбиками, на которой они столько раз предавались любви, ни от покрытого позолотой комода с высоким зеркалом, перед которым она по нескольку раз в день причесывала свои длинные и густые черные волосы. Теперь же мебель напоминала ему о счастливых годах, когда он мечтал о большом доме, полном детей, о семье, в которой он мог бы безраздельно царствовать.

Наконец, пробежавшись взглядом по картинам и шкафу, по выцветшим портьерам и по широкому балкону, сквозь двери которого в комнату проникал бледный утренний свет, его глаза остановились на удобном большом кресле, в котором крепко спал, опустив голову на грудь, Роке Луна.

— Роке! — позвал он. — Проснись!

Луна подскочил, будто ему подпалили подошвы ног, и растерянно огляделся, как это обычно и бывает с людьми, вырванными из сна.

— Да… Да? — нервно произнес он. — Что случилось?

— Позови Рохелию.

Роке Луна, быстро придя в себя, сообразил, где он находится, в одну секунду вспомнил события минувшей ночи и одним прыжком оказался у кровати.

— Дамиан Сентено здесь, — сказал он. — Он мне велел предупредить его, когда вы проснетесь.

Дон Матиас отмахнулся и поднес руку к голове, которая, как ему казалось, вот-вот расколется.

— Пусть спит. Позови Рохелию.

Роке на какое-то мгновение засомневался и пристально посмотрел на хозяина, пытаясь прочесть его мысли, но в конце концов покорно кивнул и тихо вышел.

Рохелия появилась на пороге спальни спустя десять минут, и выглядела она еще более жалко, чем обычно.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— А как бы ты хотела, чтобы я себя чувствовал? Плохо… — Он сделал паузу. — Войди.

Она повиновалась, пытаясь подойти, но дон Матиас жестом указал на дверь:

— Закрой.

Рохелия Ель-Гирре кивнула, однако тут же замерла, услышав новый приказ:

— На ключ.

Она было засомневалась, крепко сжав руками фартук. Казалось, что она не подчинится и вот-вот бросится бежать из комнаты, однако потом все-таки повернула ключ в скважине замка.

— Садись!

Рохелия присела на краешек огромного кресла, нервно разгладила складки на юбке и замерла, чуть наклонив голову вперед и глядя на руки, сложенные на коленях.

— Ты почему пыталась меня убить?

Рохелия тут же вскинулась, дико посмотрела на хозяина, открыла было рот, пытаясь что-то возразить, однако, видимо осознав всю тщетность подобных усилия, снова затихла.

Минуты две и дон Матиас, и Рохелия молчали, погрузившись в собственные мысли, которые сейчас были сродни кошмарам, пока едва слышным, почти неразличимым голосом дон Матиас не заговорил:

— Я помню, как моя мать подобрала тебя, когда ты была нищей, голодной бродяжкой, да еще и больной туберкулезом. От тебя тогда все шарахались, как от прокаженной. Любая другая женщина на месте моей матери отправила бы тебя в богадельню, где бы ты не протянула и четырех месяцев, но вместо этого она поселила тебя в Конилле и постаралась, чтобы всего у тебя было вдосталь. Затем, когда ты выздоровела, она обращалась с тобой почти как с дочерью, она открыла для тебя двери своего дома, верила тебе, а ты вместо благодарности тащила все, что только попадалось тебе на глаза. Когда ты вышла замуж, я позволил тебе привести сюда твоего никчемного мужа, который ничего не умел делать, кроме как пить лучшее мое вино и красть все, что плохо лежит. И вот теперь, когда я состарился, когда меня стали преследовать несчастья, а мой сын, последняя моя надежда, подвел меня, позволив убить себя в пьяной драке таким недостойным образом, ты попыталась меня убить. Ты, человек, на преданность которого я имел право рассчитывать! За что?

Рохелия Ель-Гирре, похоже, поняла, что ответить ей нечего и все, что бы она сейчас ни произнесла, будет выглядеть как жалкие оправдания собственных мерзостей. Все ее доводы, которые до сей поры представлялись ей важными и неоспоримыми, сейчас показались ничтожными. Почти всю свою жизнь она терпела унижения, однако так и не набралась смелости уйти, ибо в душе боялась оставить богатый дом и сытую жизнь, а еще она знала — где бы она ни оказалась, везде с ней станут обращаться так же, а может, и еще хуже. Если всем мужчинам семейства Кинтеро — и, что уж греха таить, многим другим, которые к нему не принадлежали, — удалось вложить ей в рот «цыпленка», то только потому, что ей самой это нравилось. Доставляло удовольствие еще с тех самых пор, когда она была подростком и мальчишки, не боясь заразиться туберкулезом, ночами навещали ее в отдельно стоящем домике в Конилле.

Посему она продолжала неподвижно сидеть, храня молчание, уставившись на свои морщинистые руки, едва прикрывавшие костлявые колени, и подняла она голову лишь тогда, когда хозяин запустил руку под простыню и вытащил оттуда тяжелый пистолет.

Она посмотрела прямо на него, не в силах пошевелиться и произнести хоть слово: черное отверстие дула казалось бездонным и гипнотизировало ее. Она так и сидела, пока на какую-то долю секунды не увидела вспышку, заполнившую черную дыру. Грохота выстрела она не услышала, ибо когда он до нее докатился, пуля уже пронзила мозг.

Дон Матиас Кинтеро лежал так же неподвижно, как и мертвая женщина, которая, словно задремав, откинулась на спинку кресла. Он спокойно ждал, пока Роке Луна и Дамиан Сентено не выбили дверь, не вбежали в комнату и, встав в ногах кровати, наконец-то не заметили труп Рохелии. Все это время пистолет так и лежал под его рукой.

Дон Матиас показал на нее.

— Закопайте ее так, чтобы никто не смог отыскать, — сказал он, а затем обратился к Роке Луна: — Если ты обмолвишься о произошедшем хоть словом, я поклянусь, что это ты убил ее, и тогда будет твое слово против моего. Но если смолчишь, тебе никогда не придется раскаиваться в собственной скрытности. Если кто-нибудь спросит о ней, скажи, что сбежала, украв у меня все, что только смогла найти… Никто этому не удивится… Какие-нибудь проблемы?

— Никаких, дон Матиас.