Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Терпеливо! На терпение я растратила всю свою жизнь.
— Это я терпел в то время, как ты мне наставляла рога! — взвился он.
— Эк как ты заговорил! Да тебе же все равно было, отсасываю ли я уже в десятый раз за день старику или мою отхожие места. Тебе-то и нужно было, чтобы тебя в покое оставили, чтобы каждый вечер ты преспокойненько устраивался в своем углу с трубочкой и домино. Или чтобы тебе не мешали каждое воскресенье таскаться на твою чертову рыбалку! — Она коротко, с горечью хохотнула. — На рыбалку! Четыре часа рыбалки, а остальное время в борделе Табиче. Ты думаешь, что я не знала? То, что я зарабатывала, деля постель с другими мужиками, ты просаживал с другими бабами. Однако с меня хватит! Все это время я жила лишь мечтой, что в один из дней и этот дом, и эти виноградники станут моими… — Она зло сплюнула на пол. — Будь ты проклят! Если бы ты не появился так некстати и не помешал мне, сегодня я была бы уже хозяйкой этого дома.
— Как ты можешь быть настолько глупой? Даже если хозяин умрет сам собой, то ни дом, ни виноградники твоими не будут. Где это видано, чтобы служанка была наследницей хозяина? Прекрати уже мечтать! Когда дон Матиас уйдет в мир иной, может быть, нам кое-что и перепадет, однако нам придется убраться отсюда навсегда. Кретинка! Я не стану доносить на тебя, но оставь свои фантазии и спустись наконец-то на землю. Ты всего лишь старая служанка, проститутка, воровка и, что до меня, так еще и убийца!
Он вышел, не дожидаясь ответа, и уже спустя минуту тихо стучался в дверь столовой. Тон его голоса и выражение лица полностью изменились, как только он открыл дверь и услужливо произнес:
— Вы хотели меня видеть, дон Дамиан?
— Хочу, чтобы вы рассказали о случившемся.
Роке Луна, крутя в руках потрепанное сомбреро, притворился, что ему не так-то и легко припомнить события минувшей ночи.
— Видите ли, дон Дамиан, — начал он, — у меня сон тревожный. Сплю, как пес: одно ухо опущено, а другое поднято. Это в крови у всего нашего семейства. Посему и фамилия у нас такая: больше подходит для ночи, нежели для дня… — Он сделал паузу. — Уже было поздно, когда я услышал голоса в саду, и это меня удивило, так как хозяин не ждал гостей. Потом голоса усилились, спор стал громче, и я вспомнил, что Абелай Пердомо уже несколько раз пытался поговорить с доном Матиасом. Я забеспокоился, начал одеваться, и именно в этот момент до меня донесся крик. Я выскочил в чем был, тоже закричал, спрашивая, что происходит, и увидел, как кто-то убегает, перепрыгивая через виноградные лозы. Я бросился в ту сторону, откуда доносились стоны, и увидел дона Матиаса, лежащего на земле с разбитой головой. Это был настоящий кошмар. Смотреть на него было больно!
— Он был без сознания?
— Не совсем. Но он был оглушен.
— Он сказал вам, что это был Абелай Пердомо?
— Это был Абелай Пердомо.
— Откуда вам известно?
— В саду и огороде полно его следов. Точно такие же, какие он оставил вечером на дороге перед домом. Никто больше вчера не приходил, да и лишь такой великан, как Абелай, может оставить такие следы. Хотите на них посмотреть?
— Нет. Не сейчас. Что вы сказали врачу?
— То, что приказал дон Матиас: будто бы он шел и ударился об одну из стен, что окружают виноградник.
— Что еще сказал хозяин?
— Ничего, и без того слов было достаточно. Он был очень слаб и немного не в себе.
— А вы что думаете?
— Я не думаю. — Роке Луна изобразил скромную улыбку. — Хочу сказать, что мне платят за работу, а не за то, чтобы лезть в чужие дела. Все, что произошло, очень печально, однако мне следует от всего этого держаться подальше.
— А Рохелия?
— То же самое.
— Где была Рохелия?
— Спала. К счастью, у нее сон не такой тревожный, как у меня.
— Понимаю. — Дамиан Сентено пристально посмотрел на Роке Луна, но тот выдержал взгляд, всем своим видом давая понять, что готов отвечать на дальнейшие вопросы. Однако больше ничего Дамиан Сентено спрашивать не стал и едва заметным движением руки отпустил его: — Хорошо. Можете теперь идти. Я же пойду прилягу, но хочу, чтобы меня разбудили, как только проснется дон Матиас. Ясно?
— Вполне, дон Дамиан. Я останусь присмотреть за ним. Не хватало еще, чтобы этому проклятому Пердомо Марадентро взбрело в голову вернуться и добить хозяина. Доброй ночи!
Уже засыпая, Дамиан Сентено снова подумал о том, что сегодня все ему врут. Может быть, он слишком рано становится подозрительным, однако он готов был дать руку на отсечение, что ни Педро Печальный, ни Рохелия, ни Роке Луна не сказали ему ни слова правды.
— Да будет проклят этот остров! — процедил он. — И люди, что живут здесь, тоже да будут прокляты!
* * *
Мануэла Кихано с рассветом спустилась к берегу и дошла до одной из многих бухточек, затерявшихся среди скал. Там она разделась догола, вошла в воду и мылась крупным куском зеленого, плохо пенящегося мыла до тех пор, пока от холода тело ее не начала бить крупная дрожь.
Наконец она обсушилась на утреннем ветру, снова надела свое единственное платье, купленное ей мужем, и направилась к Аурелии Пердомо, которая была ее учительницей и которую она выбрала в качестве крестной в день своей свадьбы.
— Вчера ночью меня изнасиловали трое мужчин, — сказала она.
Аурелия так и села, обмякнув, на кухонный табурет и закусила губу, чтобы не закричать. Она, не проронив ни единого слова, с бесконечной жалостью во взгляде посмотрела на молодую женщину, которую знала с рождения и о которой одно время подумывала как о потенциальной невестке.
— У них лица были закрыты масками, да еще и было темно, — продолжила Мануэла, — однако я знаю, что это были чужаки. От них не пахло морем, да и руки у них были не такие, как у рыбаков.
— Ты рассказала о случившемся Онорио?
— Он еще не вернулся из моря.
— Думаешь рассказать?
— Зачем? Чтобы он пошел туда и его убили? — тихо возразила она. — Никто, кроме тебя, не должен этого знать. Даже моя мать. Она начнет кричать и закатит скандал, который не снился и всем чертям в аду. И люди, хоть и станут жалеть меня, будут шептаться у меня за спиной. Тогда уже ни я, ни Онорио не сможем спокойно жить в этом селении. Но я родилась здесь и хочу здесь же умереть.
Аурелия молча кивнула и снова хранила молчание, пока готовила цикорий, в трудные времена заменявший островитянам кофе. Она наполнила две чашки, принесла несколько галет, которые сама же и состряпала, козьего сыра и, наконец, села напротив своей ученицы:
— А почему только мне ты об этом рассказываешь?
— Сама знаешь.
— Я буду знать лучше, если ты мне объяснишь…
— Эти люди здесь из-за вас, — сказала Мануэла. — Они ищут Асдрубаля и не прекратят творить зло, пока не найдут его. — Она на секунду замолчала, пока нехотя надкусывала сыр. — Сегодня зло пришло в мой дом. Но я об этом никому не скажу. Однако завтра или через неделю они выберут другую, которая станет кричать и обо всем расскажет своему мужу, и он обязательно захочет отомстить… — Она пристально посмотрела на Аурелию. — А может, она станет сопротивляться, и тогда они ее убьют…