— Угу! Сейчас. Вышел.

Александр начал опускать трубу и тут она, не выдержав нагрузки, лопнула. Остов скамьи ударил в крышу, задев арматурину, которая ударила Черникова по лицу и правой руке. Кровь хлынула из разорванной щеки, разбитой брови, распоротой руки. Пламя обожгло ноги. Собрав последние силы, Черников рванулся за Луковцевым. И успел перевалиться через оконный проем прямо на руки прибывших спасателей. Он увидел людей в скафандрах и потерял сознание. Команду офицера-пожарного: «В машину «Скорой» его, быстро!» — он уже не услышал.

Выбравшуюся из разбитого, объятого пламенем вагона Злату мужчины оттащили к склону. В это время сверху начали спускаться спасатели. Пассажиров, что могли передвигаться, отправили наверх. Поднявшись на вершину оврага, Злата остановилась и посмотрела вниз. Ни Черников, ни его товарищ все не выходили из вагона. К девушке подошел офицер спасательной службы:

— Пани, прошу пройти к машинам «Скорой помощи», там вас осмотрят и при необходимости окажут помощь.

Злата указала на вагон:

— Там два русских офицера. Это они вынесли пассажиров. Но с ними что-то случилось, они уже должны были тоже выбраться наружу.

— Разберемся. Пройдите к «Скорым», сюда подойдут пожарные машины. Не мешайте, пожалуйста, нам делать свое дело.

— Но… русские…

— Я же сказал, разберемся.

К девушке и офицеру подбежал Марек:

— Злата, дорогая, вот видишь, все обошлось, я вызвал помощь! Пойдем отсюда, я провожу тебя. После осмотра уедем, я дозвонился из «Скорой» до друга, он уже едет сюда на своей машине.

Челенек попытался взять девушку под руку, но Злата оттолкнула жениха:

— Уйди, подонок! Трус несчастный! Ненавижу!

Марек вздохнул:

— Я понимаю твое состояние, дорогая, у тебя стресс, поэтому не обижаюсь. Стресс пройдет, и все встанет на свои места. Главное, мы живы.

— Нет, Челенек, ничего уже никогда никуда не встанет. И будет лучше — для тебя в первую очередь, — чтобы я больше не видела твою рожу. Между нами все кончено!

Девушка пошла к «Скорой».

В одной машине врачи осматривали ее, во вторую — доставили Черникова. Девушка его не видела. Приняв капитана, врач отдал команду водителю ехать в больницу. Вместе с Черниковым, забрав дипломат с документами, уехал и Луковцев.

Выйдя из «Скорой», Злата тщетно пыталась узнать у спасателей о судьбе советских офицеров. Те пожарные, что приняли Александра из влака, тушили пожар, остальные ничего о русских не знали. Вскоре из Бардовиц подошел автобус. Пассажирам, которым не требовалась медицинская помощь, предложили занять места в автобусе.

В 19.40 Злата вошла в свою квартиру. Позвонила матери. Та обрадовалась, что дочь не пострадала в железнодорожной катастрофе, о которой уже полчаса сообщали по телевидению и радио. Она поспешила к дочери. Злата, встретив мать, расплакалась. Пани Мария обняла дочь:

— Все хорошо, Злата! Все обошлось!

— Но русский офицер, мама! А если он погиб?

— Ты стала к нему неравнодушна, Злата?

— Да, я люблю его, мама! Я хочу знать, что с ним.

Пани Мария вздохнула:

— Ох, дочка, дочка, и зачем этот русский зашел к нам в кафе?

— Да о чем ты говоришь, мама! — вскричала Злата. — Мне надо знать, что с ним, а ты?

— Живой он, Злата!

— Правда? А откуда ты знаешь?

— По радио слышала. Один из двух офицеров Советской Армии, которые организовали и провели эвакуацию пассажиров поезда, получил ранения. Его жизнь вне опасности. Как его зовут, ты хоть знаешь?

— Капитан Александр Черников.

Злата обняла мать:

— Значит, он жив?

— Жив. Вот только твоя любовь к нему ни к чему хорошему не приведет.

— Сердцу не прикажешь, мама…

— К сожалению, ты права. Тебе надо отдохнуть.

— Нет, мне теперь надо узнать, где он находится. В какой больнице.

— Скорее всего, в гарнизоне. А в советскую часть тебя никто не пустит. Так что остается только ждать.

— Я дождусь.

Мать прижала голову дочери к своей груди:

— Несчастная ты моя. Даже в любви своей несчастная… Поспи.

Злата, как в детстве, уснула на коленях матери. И снился ей капитан русский. Ей снился Александр и поле, белое от ромашек, по которому они, взявшись за руки, смеясь, бежали к озеру с удивительно прозрачной водой. Она улыбалась во сне, а мать плакала, стараясь не прервать этот сон. Пани Мария прекрасно понимала, что власти — и советские, и чешские — не дадут молодым людям жить вместе. Заставят расстаться, жестоко растопчут то чувство, что связало русского офицера и чешскую девушку. И именно потому, что он русский, а она — чешка. Вздохнув, пани Мария тихо гладила волосы дочери, смахивая слезы, пробившие извилистые дорожки на ее лице. И остановить их женщина не могла.

Черников очнулся в машине «Скорой помощи». Молодой врач тут же нагнулся к нему:

— Как вы себя чувствуете, пан офицер?

Александр ответил:

— Прекрасно! Что с моим другом, вторым офицером, спасавшим людей из влака?

— Так он здесь, в машине. Это строго запрещено, но мы ничего не смогли сделать. Вы, русские, народ настойчивый.

Приблизилась физиономия Луковцева:

— Очухался, Саня?

— Очухался. Ты дипломат забрал?

— Забрал, вон он на скамейке лежит.

— Спасибо. За утерю секретных документов меня бы взгрели. А баул свой взял?

Луковцев вздохнул:

— Не до него было. Дипломат успел забрать, а тут гляжу, тебя увозят, ну я в машину. Да хрен с ним, с барахлом. Кто-нибудь найдет, вернут. Чехи — люди правильные.

Врач попросил Луковцева сесть на скамью. Семен подчинился. Теперь, когда Черников пришел в себя, он успокоился.

Водитель из кабины доложил:

— Пан доктор, подъезжаем, у входа в приемный покой советский «УАЗ».

— Санитарный?

— Нет. Командирский.

Врач повернулся к Черникову.

— Ну вот и приехали. А вас, пан офицер, встречают.

— Узнали уже. Меня должны были встречать.

Машина «Скорой помощи» остановилась у входа в приемный покой. Врач спросил:

— Сами передвигаться сможете, или нужна каталка?

— Какая каталка? Дойду!

— Добже.

Медсестра открыла дверь и выпроводила Луковцева на улицу. Забрав дипломат, тот вышел. Александр поднялся с носилок. Его качнуло. Врач поддержал капитана: